Локон Медузы

Как бы то ни было, события продолжали развиваться. Дэнис отвел для художественных занятий Марша мансарду с застекленной крышей, а последний заказал все необходимые принадлежности своего ремесла. Все трое были возбуждены новой затеей — мне же оставалось радоваться, что это, по крайней мере, снимет зарождавшееся между друзьями охлаждение. Вскоре начались сеансы, и, видя, какое огромное значение придает им Марш, мы старались создать ему наиболее благоприятную обстановку. В эти часы мы с Дэнни обычно тихонько гуляли вокруг дома, как будто внутри его совершалось нечто священное, — впрочем, для Марша так оно и было.

Однако я сразу же заметил, что Марселину мало волнует искусство. Как бы ни относился к эти сеансам Марш, ее реакция была до ужаса очевидной. Она совершенно не скрывала, что без ума влюблена в художника, и, насколько ей позволяли приличия, отвергала знаки любви со стороны Дэниса. Как ни странно, я видел это гораздо лучше, чем ослепленный страстью Дэнис, и попытался в конце концов разработать план, имевший целью уберечь мальчика от волнений — во всяком случае, до тех пор, пока все не уладится. Незачем ему терзаться, подумал я, раз этого можно избежать.

Я решил, что Дэнису лучше всего уехать куда-нибудь подальше, пока не закончится вся эта неприятная история. Я мог прекрасно позаботиться об охране его интересов, а Марш рано или поздно закончил бы свою картину и уехал. Я настолько верил в порядочность Марша, что не ожидал от него ничего плохого. Когда же Марселина излечится от своего мимолетного увлечения и все дело порастет быльем, Дэнис сможет спокойно вернуться домой.

Итак я отправил длинное письмо своему финансовому представителю в Нью-Йорке и подробно изложил инструкции, согласно которым он должен был вызвать моего мальчика к себе на неопределенный срок. Вскоре мой поверенный написал ему, что состояние наших дел требует немедленного прибытия одного из нас в Нью-Йорк, а так как я не мог поехать ввиду моей болезни, то Дэнису ничего не оставалось, как собираться в дорогу. Было заранее условлено, что, когда Дэнис прибудет в Нью-Йорк, мой поверенный найдет достаточно благовидных предлогов, чтобы задержать его там, насколько я сочту нужным.

План сработал великолепно. Дэнис отправился в Нью-Йорк, не подозревая ни малейшего подвоха с чьей-либо стороны. Марселина с Маршем проводили его на машине до Кейп-Жирардо, а там он сел на дневной поезд до Сент-Луиса. Они вернулись уже в сумерках, и пока Маккейб ставил машину в гараж, я слышал, как они разговаривали на веранде. Они расположились в тех самых креслах у окна гостиной, в которых сидели Дэнис с Маршем в то злосчастное утро, когда я подслушал их разговор насчет портрета. На этот раз я специально решил подслушать, и, потихоньку спустившись в гостиную, улегся на стоявшую возле окна софу.

Сначала ничего не было слышно, но вскоре раздался звук отодвигаемого стула, сопровождавшийся тяжелым вздохом Марша и обиженным восклицанием Марселины. Затем Марш заговорил — напряженно, почти сухо.

— Мне бы хотелось поработать сегодня вечером, если ты не слишком устала.

Марселина отвечала тем же обиженным тоном, причем на этот раз оба говорили по-английски.

— О Фрэнк, неужели тебя больше ничего не интересует? Ох уж мне эта вечная работа! Разве нельзя просто полюбоваться величественным сиянием луны?

Когда он снова заговорил, в его голосе, наряду с обычной страстностью художника, звучало явное презрение.

— Сияние луны! Боже мой, какая дешевая сентиментальность! Такому изощренному человеку, как ты, не пристало цепляться за грубые приемы, которых ныне избегают даже в бульварных романах. Рядом с тобой настоящее искусство, а ты думаешь о луне, которая «сияет» не лучше и не хуже, чем лампа в дешевом варьете. Или, может быть, она напоминает тебе о ритуальных танцах посреди каменных столбов в Отее. Черт, как ты умела заставить этих пучеглазых остолопов смотреть на тебя! Но нет, похоже, ты уже давно бросила свои прежние занятия. Все эти магические ритуалы погибшей Атлантиды и Обряды Змеиных волос не для мадам де Русси! Да только я-то помню о прежних временах, и о существах, спускавшихся на Землю сквозь купола храмов Танит и танцевавших на безымянных твердынях Зимбабве. Твоя игра не может меня провести — все, что я знаю, воплотится в моем холсте, который запечатлеет мрачные чудеса и тайны семидесятипятитысячелетней тайны…

Марселина прервала его голосом, полным смешанных чувств.

— Если кто из нас двоих глуп и сентиментален, так это ты! Ты ведь прекрасно знаешь, что древних лучше оставить в покое и что всем живущим следует молить небеса, чтобы я ненароком не произнесла старые заклинания, вызывающие тех, что до времени спят в Зимбабве, Югготе и Р’лайхе. Я-то думала, что у тебя побольше здравого смысла! К тому же, ты абсолютно нелогичен. Ты хочешь, чтобы меня всецело занимала твоя драгоценная картина, но при этом даже не позволяешь мне взглянуть на нее. Вечно на ней этот черный чехол! Ведь картина пишется с меня, и что в этом такого, если я хотя бы одним глазком…