Локон Медузы

Марш тотчас же приехал, и я был поражен тем, насколько он переменился с тех пор, как я видел его в последний раз. В ту пору, когда мы дружили с его отцом, он был низкорослым бледным пареньком с голубыми глазами и безвольным подбородком, а теперь опухшие веки, увеличенные поры на носу и тяжелые складки вокруг рта явственно выдавали его приверженность пьянству, а то и другим, более серьезным порокам. Я думаю, в Париже он играл свою роль декадента совершенно всерьез и собирался, если посчастливится, стать Рембо, Бодлером или Лотреамоном[5]. Тем не менее с ним было приятно поговорить — как и всех декадентов, его отличало необыкновенное чувство цвета, атмосферы и звукописи, а также замечательно живой ум и сознательно накопленный опыт в темных, загадочных областях жизни и чувственных переживаний, мимо которых большинство из нас проходит, даже и не подозревая об их существовании. Бедный юноша, если бы только его отец прожил подольше и сумел поумерить его прыть! У парня были большие способности.

Я был рад его приезду, ибо мне казалось, что это поможет восстановить нормальные отношения в семье. На первый взгляд, так оно и получилось — я уже упоминал, что с Маршем было приятно общаться. Он был самым серьезным и глубоким художником, какого я встречал на протяжении жизни, и я уверен, что ничто на свете не имело для него значения, кроме понимания и выражения красоты. Когда ему доводилось видеть совершенную вещь или же создавать ее, глаза его расширялись так, что радужная оболочка становилась почти невидимой, и они превращались в два таинственных черных провала на белом, как мел, лице с тонкими, безвольными чертами — провала, уводящих в неведомые миры, о существовании которых никто из нас и не догадывается.

Однако, в первые дни своего пребывания в Риверсайде он даже и не помышлял о живописи, ибо, как нам уже было известно из письма, он пребывал в состоянии крайнего переутомления. Должно быть, некоторое время ему сопутствовала удача, и он был чрезвычайно модным художником того странного типа, что воплотился в Фюсли[6] или Гойе[7], Сайме или Кларке Эштоне Смите[8], но внезапно выдохся. Окружающий мир утратил для него то, что он полагал прекрасным — то есть, обладающим достаточной силой и остротой, чтобы пробудить его творческие способности. Такое с ним случалось и прежде — это бывает со всеми декадентами, — но на этот раз ему не удавалось изобрести ничего нового, все те необычные, экзотические ощущения и переживания, которые давали ему необходимую иллюзию новой красоты или подстегивали его той или иной долей риска, ускользали от него как от Дюрталя или Дэзэссента[9] в самый пресыщенный период их странных орбит.

Когда приехал Марш, Марселины не было в Риверсайде. Она не пришла в восторг по поводу его визита и настояла на том, чтобы единолично воспользоваться приглашением наших друзей из Сент-Луиса, как раз в это время присланное им с Дэнисом. Дэнис, конечно же, остался встретить гостя, а Марселина отправилась на Юг. Это была их первая разлука со времени свадьбы, и я надеялся, что этот перерыв поможет развеять то похожее на оцепенение состояние, которое превращало моего сына в такого дурака. Марселина не спешила обратно, и мне казалось, что она нарочно тянула с возвращением. Дэнис переносил ее отсутствие гораздо лучше, чем этого можно было ожидать от человека, безумно влюбленного в свою жену, и снова стал самим собой, развлекая Марша разговорами о минувших днях и всячески стараясь подбодрить уставшего от жизни эстета.

Казалось, что Маршу гораздо больше не терпелось увидеть эту женщину — может быть, он надеялся, что ее необычная красота или та доля мистики, что входила в возглавляемый ею некогда культ, могли бы помочь ему вновь почувствовать интерес к жизни, а то и дать свежий творческий импульс. Я был совершенно уверен в том, что для этого не существовало другой, более основательной причины, поскольку знал характер Марша. При всех своих слабостях он был джентльменом, и я испытал настоящее облегчение, узнав, что он намеревается приехать сюда, ибо его желание воспользоваться гостеприимством Дэниса доказывало, что не существовало причин, по которым люди могли бы избегать его.