— Я боюсь не за себя, — ответила Диана. — Я боюсь за детей. Пока я их учитель, я чувствую, что могу защитить их каким-то образом. Если Конклав узнает, что я сделала, что я обращалась к врачам примитивных, то я попаду в тюрьму под Безмолвным Городом. Или в Базилику, если они будут добры.
— А ваши родители? — лицо Гвина было нечитаемым. Диана хотела бы, чтобы он дал ей какой-то знак. Он рассердился? Будет ли он издеваться над ней? Его спокойствие заставляло ускоряться ее пульс. — Они приходили к вам? Вы, должно быть, скучали по ним.
— Я боялась подвести их в Конклаве, — голос Дианы надломился. — Каждый раз, когда они говорили о тайном визите в Бангкок, я откладывала это. И потом пришла новость о том, что они умерли, были убиты при атаке демона. Катарина мне рассказала. Я плакала всю ночь. Я не могла рассказать моим друзьям из примитивных о смерти моих родителей, потому что они бы не поняли, почему я не вернулась домой на похороны.
— Тогда появились новости о Смертельной Войне. И я поняла, что я все еще Сумеречный Охотник. Я не могла позволить Идрису пострадать и не сражаться за него. Я вернулась в Аликанте. Я сказала Совету, что я дочь Аарона и Лиссы Рэйберн. Потому что это была правда. Они знали, что были брат и сестра, а брат умер: я представилась им Диана. В хаосе войны никто не спрашивал меня.
Я вернулась в битву как Диана. Я сражалась сама, с мечом в руке и огнем ангела в моих венах. И я знала, что никогда не вернусь к жизни примитивных. Среди моих друзей примитивных мне пришлось скрывать существование Сумеречных Охотников. Среди Сумеречных Охотников мне пришлось скрывать, что я когда-то пользовалась медициной примитивных. Я знала, что в любом случае мне придется скрывать часть себя. Я выбрала Сумеречных Охотников.
— Кто-нибудь ещё знает обо всем этом? Кроме Катарины?
— Малкольм знал. Есть лекарство, которое я должна принимать, чтобы сохранить баланс гормонов моего тела — я обычно получаю его от Катарины, но было время, когда она не могла этого сделать, и это делал Малкольм. После этого он знал. Он никогда не угрожал мне прямо, но я всегда знала о том, что он знает. Что он может навредить мне.
— Что он может навредить вам, — пробормотал Гвин. Его лицо было маской. Диана слышала стук своего сердца в ушах. Казалось, она пришла к Гвину с собственным сердцем в руках, ободранным и кровоточащим, и теперь она ожидала, пока он достанет ножи.
— Всю свою жизнь я пыталась найти место, где я смогу быть собой, и я все еще ищу его, — сказала Диана. — Из-за этого я скрывала свои обстоятельства от людей, которых я люблю. И я скрывала это от вас. Но я никогда не лгала об истине того, кто я.
То, что Гвин сделал дальше, удивило Диану. Он встал с кровати, сделал шаг вперед и опустился на колени перед ней. Он сделал это изящно, как оруженосец мог бы преклонить колени перед рыцарем или рыцарь перед своей дамой. В сущности жестов было что-то древнее, что обращалось к сердцу и душе народа Фейри.
— Это то, что я знал, — произнес он. — Когда я увидел вас на лестнице Института, я заметил огонь в ваших глазах, и я знал, что вы самая смелая женщина, когда-либо ступавшая на эту землю. Я сожалею только в том, что такая бесстрашная душа когда-то пострадала от невежества и страха перед другими.
— Гвин…
— Могу я вас обнять? — спросил он.
Она кивнула. Она не могла говорить. Она опустилась на колени напротив лидера Дикой Охоты и позволила ему взять ее в свои широкие руки, позволила ему погладить ее волосы и пробормотать ее имя голосом, который по-прежнему звучал как грохот грома, но теперь гром был слышен изнутри теплого закрытого дома, где все были в безопасности.
***
Тавви был первым, кто почувствовал возвращение Эммы и Джулиана, когда Портал выбросил их с Магнусом в библиотеке Института. Он сидел на полу, целеустремленно разбирая старые игрушки с помощью Макса. В тот момент, когда Джулиан почувствовал твердый пол ногами, Тавви резко поднялся и потянулся к нему, врезавшись в него как поезд, который сошел с рельсов.
— Джулс! — воскликнул он, и Джулиан обнял его и сжал его в объятиях, пока Тавви прильнул к нему и болтал о том, что он видел, ел и делал в последние несколько дни, а Джулс взъерошил волосы брата и чувствовал, как напряжение, о котором он даже не знал, выходит из него.
Кристина сидела с Рафом, тихо разговаривая с ним по-испански. Марк был за столом с Алеком, и, к удивлению Джулиана, с Кираном, груда открытых книг лежала перед ним.
Кристина вскочила на ноги и побежала обнять Эмму. Ливви вихрем ворвалась в комнату, Тай следовал за ней спокойно, и Джулиан опустил Тавви на пол, где он остался сбоку от Джулиана, схватившись его за ногу… пока он здоровался с остальной семьей в облаке объятий и восклицаний.
Эмма обнимала близнецов, зрелище, которое послало укол знакомой боли в грудную клетку Джулиана. Страх разлуки, разделения от того, что должно было быть вместе: мечта о его семье, Эмма как его партнер, дети — их ответственность.
Рука коснулась его плеча, стряхнув воображение. Это был Марк, который с беспокойством смотрел на него.
— Джулс?