Лошадь над городом

Сначала в ней трудно было что-нибудь понять, так плотно она была забита проводами, разноцветными трубами, с потолка свисали длинные, похожие на сталактиты, катушки, в стеклянных колбах стыли искровые разрядники. В углу комнаты, как валун, как огромная черепаха, чернела залитая стекловидной непрозрачной массой какая-то машина.

— Что это? — спросил Первый, пробираясь через лес проводов и шлангов.

Гигант помедлил.

— Вероятно, сердечник. Техники, которые работали с ним, говорили о каком-то сердечнике. Последние дни они изолировали его стекломассой.

Первый кивнул. Он подошел вплотную к залитой в стекло машине, движением пальца подозвал к себе спутников и, положив на машину руку, сказал:

— Вот кто убил Бугрова.

В лабораторию вошла тишина.

— Значит, это было самоубийство? — спросил наконец Второй.

— Да. Но не простое. Вчера я виделся с врачом, у которого лечился Бугров. Он был безнадежно болен, озлоблен одиночеством, непониманием. Я думаю, что он решил уйти из жизни, оставив неопровержимое доказательство своего открытия. Вероятно, он решил задачу, над которой долго бился, но объяснить и даже до конца понять ее решение не сумел. Уходя таким образом из жизни, он поставил всех перед фактом.

— Но что он открыл? К чему этот трюк — выстрел В самого себя?

Первый покачал головой.

— Никакого выстрела не было. Все дело именно в этом. Сквозное ранение — это не рана. Или — рана, но нанесена она совершенно необычным образом. Что вы слышали об искривлении пространства? ..

— Этим занимался Бугров?

— Да. Ему удалось экспериментально найти решение. Он сумел сблизить две точки, лежащие на расстоянии. Это легко показать. Вот, например, двухмерный мир — лист бумаги. Рисую две точки. Складываю лист, точки соприкасаются... Бугров сделал то же самое в трехмерном пространстве: экран и стена соприкоснулись, линия, проходящая от экрана через его голову до поверхности стены, мгновенно превратилась в точку. Так возникла рана, вот почему перемешаны стекла и краска...

— Жестокий способ доказательства.

— Он был трагически одинок и болен. Впрочем, возможна и случайность — тогда никакого самоубийства нет.

В комнате наступила тишина. Где-то за дверью в конце коридора щелкал прибор, его стук был похож на стук падающей воды.

— Но почему вы сказали про это, — второй показал на машину, — «вот убийца»?

— Здесь генерировалась энергия, необходимая для эксперимента. Затем она транспортировалась по воздуху или по проводам, это еще надо выяснить... Кстати, прибор, который мы приняли за телевизор, никакого отношения к телевидению не имел. Он был просто смонтирован в старом корпусе.

Пройдет несколько лет, и Бугров с Марией будут брести дорогой, проложенной у подножья Плоскогорья. От решетчатых башен Большого Поля в спины им будет дуть ветер. Он будет клонить огромные голубые мхи, которыми поросла здесь земля, те будут гнуться, а квадратные коробочки на их стеблях угрожающе подрагивать.

Они переберут в памяти каждое мгновение этого дня. Утром они приехали сюда в маленьком экипаже по узкой, только что проложенной желобчатой дороге. Впереди над цепью коричневых холмов поднимались башни. Диски, которые венчали их, светились. У подножья башен корчилась земля.

Около бетонной стены, окружавшей Поле, они оставили экипаж.

— Когда мы начинали, это никому и не снилось, — сказал Бугров. — Мне и теперь порою кажется, что все это мираж. Однажды придем — и он исчез.

— Мне тревожно, — сказала Мария, — мы все словно стоим на краю пропасти. Не только мы, все люди планеты. Ты не боишься?

— Нет. Все получится. Может быть, даже сегодня.

— Ты говорил так и в прошлый раз, и до этого много дней, и каждый раз была неудача.

— Что поделать, нужно быть терпеливыми.

Пройдя через вход в стене в Главное здание, они вошли в лифт, и тот опустил их в каземат, откуда начинался залитый густым электрическим светом туннель.

— Самое страшное, что приходится сидеть здесь, ничего не видя, — сказала Мария.

— Сейчас пойдем осматривать дом.

— Приборы в порядке, они в большой комнате, — сказал человек с нагрудным знаком дежурного, когда лифт снова вынес их на поверхность.

Плоская равнина, на которой построили Большое Поле, была когда-то городом. Его чертеж выдавали едва заметные вытянутые цепочками возвышения, — тут стояли дома, наискосок равнину пересекал след железной дороги, он был похож на отпечаток, который оставила шина на асфальте, угадывались даже прямоугольники перронов. От всего города уцелела одна руина: рядом с небольшим насыпным холмом, окруженный щебнем, стоял длинный одноэтажный без крыши дом. Серый рустованный камень давал начало зубчатой линии стен. Пустыми глазницами окон дом смотрел на Поле и на идущих по нему людей.

Они подошли к двери. Она висела на почерневших петлях и легко уступила нажиму. В освещенном переносными лампами коридоре их ждал ассистент.

— Сигналы уже прошли, — сказал он, — можно начинать.

Вошли в комнату, Мария зябко повела плечами, когда-то это был большой зал, она подошла к стене и провела по ней пальцем, тысячелетний прах посыпался ей на ладонь. В углу, припав боком, стоял сломанный стул.