Лошадь над городом

— Ему не меньше четырех сотен лет, — сказал ассистент, — подумать только.

— Вон отпечаток человека, который последним си дел на нем, — сказал Бугров.

— Какой отпечаток? Ты что?

— Ты не видишь его?.. Неужели нас и сегодня ждет неудача? — он невесело рассмеялся.

Мария обошла датчики, они стояли вдоль стен, рядами, раскинув проволочки-щупальца, в прозрачных коробках самописцев медленно вращались мотки чувствительных лент.

— Подумать только, когда-то здесь был город, а в этом здании его музей, висели картины и стояли каменные бабы со сложенными на животах руками, — сказал Бугров. — Ходили, удивляясь, люди. Если присмотреться, их можно увидеть: человек, двигаясь во времени, оставляет за собой цепочку неизменных состояний, свои прошлые образы, он идет и множится. Это и есть Память.

Он нетерпеливо посмотрел на часы.

— Нам пора.

Они вышли из дома. Группами по нескольку человек, лифтами, испытывая провалы и падения, останавливаясь, смещаясь, люди из разных концов Поля собирались в убежище. Они брели по равнине, как водолазы бредут по дну моря.

Все собрались в камере, погребенной в глубине бетонного массива. Над ними нависал пульт. Стекла приборов блестели, как чешуя; лампы — красные глаза рыб — светились усталостью.

Бугров сел, ожидание стало невыносимым, приборы включались один за другим, красные лампы медленно гасли, вместо них зажигались зеленые огни. Чем больше их становилось на пульте, тем напряженнее делалась тишина... Мария прижала руки к груди и услышала стук своего сердца. Липкая слюна во рту, забито горло, скорее сглотнуть слюну... Бесстрастные часы отсчитывали секунды... Стало трудно дышать. «Сейчас СЛУЧИТСЯ», — подумала она. И ничего не случилось. Кто-то вздохнул. Счет времени оборвался. Огни на пульте погасли.

И ожидание. Долгое ожидание — три часа. Наконец команда по трансляции:

— Можете выходить.

Бугров, не глядя ни на кого, тяжело переставляя ноги, пошел к выходу.

И снова — лифт, бесконечный подъем, бормотание репродукторов: всемоставатьсянаместахгруппамосмотретьполе...

— Видимых изменений нет, — доложил при выходе из лифта дежурный.

Они стояли у подножья холма. Дневной свет бушевал и звенел, он стекал с холма рекой, Бугров покачнулся.

— Ты болен, — негромко сказала Мария, — еще один такой день, и ты упадешь.

Бугров разглядывал в бинокль дом. Руина не изменилась: все такая же, стоит как иззубренная скала, не тронут и песок на холме рядом с домом, целы даже кучи щебня.

— Опять неудача, — пробормотал ассистент.

Бугров посмотрел на него с ненавистью.

И снова лестница, коридор, обширная комната с черным пятном на полу. Они переходили от прибора к прибору, снимая ленты самописцев и разглядывая их на свет.

— Ничего, — бормотал Бугров. — И здесь ничего... Как же так?

Мария взглянула в угол комнаты и ощутила смутное беспокойство — там что-то изменилось, в стене появилась зыбкость, в углу брезжил едва заметно свет.

Бугров присел на корточки перед последним прибором, посмотрел на него и скрипнул зубами:

— Ничего не понимаю, — он сделал шаг назад и, приблизив к лицу ассистента погасшие глаза, просительно сказал:

— Попробуйте сходить сами, туда, на холм...

Ассистент ушел.

Через окно был виден песчаный бугор, весь залитый ярким полуденным светом, выпуклое, светло-желтое пятно с полосами пыли, все, как прежде. Впрочем, нет — теперь и там что-то изменилось... Бугров подошел к оптической трубе, установленной у окна, и, припав к ней холодным лбом, стал вращать окуляры. Светло-желтая поверхность холма приблизилась, зыбкие полосы приобрели четкость. Одна стала гребнем холма, а остальные — фигурами на песке. И еще — через холм тянулась теперь цепочка следов какого-то животного, а на самом гребне наклонно, боком, вспоров песок, лежал камень, суженный у основания. Розовый гранит, четыре грани тщательно обработаны. Бугров снова крутанул окуляры, из розового сумрака всплыли: надпись на камне, цифры — 1687 и рисунок — птица, сидящая на носу корабля.

За его спиной послышались осторожные шаги — вернулся ассистент. Он нес в руке металлический прут. Мария увидела — дальний угол комнаты теперь совсем потерял четкость, очертания стен стали расплывчатыми, полосы на обоях дрожали. Там, где раньше соединялись стены, теперь в воздухе висело зыбкое серое ПЯТНО.

Она, как от толчка, шагнула вперед, стала на колени, зажмурив глаза, протянула руку и ощутила рукой пустоту.

Бугров подошел, грубо отстранил ее и ткнул в угол прутом. Тот утонул в зыбком пространстве. Когда Бугров вытащил прут, конец его был облеплен песком.

— Вот, — свистящим шепотом сказал Бугров, — видите, я дотронулся до него. До холма почти полсотни метров, а я трогаю его. Песок... Все удалось! Понимаете, все удалось!