Лошади моего сердца. Из воспоминаний коннозаводчика

…Дар принадлежал к числу жеребцов, переносящих инбридинг, и это должны учитывать в своей работе молодые зоотехники, ибо далеко не все, даже самые знаменитые жеребцы терпят инбридинг и порой вместо ожидаемого улучшения в приплоде дают резкое ухудшение.

В 25-й камере Тульской тюрьмы был замечательный староста Комаров, второго подобного я не видал за время скитаний по тюрьмам. Это он так подсортировал публику, так ее подшерстил и разделил, что в камере образовалось две группы, но он умел лавировать и управлять ими. Атмосфера в камере была хорошая, дружеская, склок и ссор не было, скандалов и жалоб тоже, каждый знал свое место. Мне было указано мое место, очень хорошее, я пошел осматривать камеру. Все окна были открыты настежь, рамы выставлены, так что несмотря на тесноту, воздух был чистый и свежий. Паутина везде была снята, полы чисто выметены, сор нигде не валялся, вещи прибраны – словом, всё, что зависело от заключенных, было сделано. Мне рассказали, сколько пришлось повоевать, прежде чем установился этот порядок.

Были в камере двое заведующих кооперациями, люди простые, но искушенные в советских плутнях – словом, тертые калачи. Как подлить воду в бочонок с селедкой, чтобы увеличить количество рассола, а соответственное количество селедок забрать себе; как смешать печенье, чтобы из второго сорта, добавив немного первого, сделать первый сорт, – на все эти штуки они были дошлые ребята. Слушая их, я пришел к заключению, что у советских кооператоров существует целая система ограбления покупателя и превращения негодного товара в годный.

Завы в ожидании суда очень волновались, что не мешало им иметь превосходный аппетит и получать громадные передачи. Обратив однажды на это мое внимание, финансовый работник Моисей Самойлович Кронрод не без иронии заметил, что интересно бы знать, на какие средства делаются эти передачи, раз оба зава уже не на службе. Впрочем, держались они прилично и были обязательными людьми.

…Клевета, дав такого сына, как Эльборус, заслуживает самого внимательного к себе отношения, и будем надеяться, что таковое будет к ней проявлено.

Группа Кронрода состояла из двенадцати человек. Арестованных по этому делу было больше, но в 25-й камере находилось двенадцать из них. Такое допустили потому, что следствие было давным-давно закончено и дело переслано на решение особого совещания в Москву. Кронрод и бухгалтер Манзелис представляли для меня интерес и были моими собеседниками. Кронродовцы шли за своим бывшим патроном, его влияние здесь было очень велико, и занимал он в 25-й камере явно привилегированное положение.

Среди других заключенных громадное большинство были мелкие растратчики: заведующие кооперативными лавками в селах, либо приказчики из магазинов в городе. Все они были плутоватые, лживые, безо всяких убеждений. Я впервые имел случай соприкоснуться с этим сортом людей и, признаюсь откровенно, был поражен их хищническими и циничными взглядами.

Из остальных обитателей камеры известный процент составляли жулики, ребята всё неплохие. Колоритна еще была фигура некоего Пикалова. То был начальник одного из почтовых отделений в Оболенском или Куркинском районе, типичный провинциальный чиновник прежнего времени. Он неподражаемо рассказывал комические эпизоды из своей прежней службы и всех нас смешил. Комик по натуре, комик по фигуре – словом, прирожденный комик, пойдя по почтовому ведомству, он, несомненно, пошел не по своей дороге.