Лоскутная философия (СИ)

Третьестепенный, малосущественный, вроде, факт говорит больше самой солидной и представительной общепринятой установленной практики, заставляя извериться в многих прежде незыблемых, респектабельных принципах. Например, при царящих порядках патриархата, созданных по мужскому сценарию, при господстве модели силы и власти, что отражают статус мужского как агрессивного отношения к жизни, принятой внешним, людям враждебным грозным объектом, - при вот таком вот курсе на распрю с целостной жизнью есть и обратное, и оно в атрибутах патриархата. Это язык, в дух коего внедрены первосмыслы, промыслы Бога; признанно, что вернуться на пункт, с какового пошёл блуждать, означает спасение. Де Соссюр считал, что язык существует вне человека, что позволяет мнить его планом, спущенным с неба, но, в нашей склонности улучшать мир, понятым ложно, точно в игре в "испорченный телефон". Язык, в массе случаев, указует нам на ошибочность травли женского стиля жизни, дружеского, любовного, - стало быть, на возможность мышления, адекватного жизни. Вот зачем он вредит маскулинному. Например, как ни целил патриархатный строй заменить женскость термина "родина" на иной, маскулинный лад, уточняющий, что ценна не какая-то "родина", но "дела" в ней "отцов", - мол, "родина", вроде вульвы, как бы пуст'oты для наполнений патриархатным нравственным смыслом и содержанием, - но язык, существующий, по Соссюру, вне человека, сопротивляется и на место "отечественнинг" и "отчизм" помещает "отчизна" женского рода либо бесполое, как "отечество", декларируя цели более важные, чем "дела отцов". Ведь дела матерей, агендеров, гомо-би-сексуалов etc., сокрушающих догмы патриархата, значат не меньше, если не больше; значат, что женское не всего лишь реторта воспроизводства, но, может, женское есть тот самый пункт, возвратившись к какому можно пойти жизненосным, истинным всеблагим путём.

618

Вновь язык, обнажающий скрытый фалло-центризм мужского в плане оценки мира и Жизни. Вспомните бравое: "я е@у всё, что движется". То есть Жизнь "е@у". Не люблю её, не пытаюсь понять её и сотрудничать с ней, ни заимствовать из богатств её, но - "е@у", ага, "всё, что движется", провожу акт насилия над живым, над Жизнью. Это - разверстый смысл скрытых в звучные формулы и традиции "дел отцов".

619

Из Дао: слейся с неразличением.

620

Ева рушила разум сопоставлением понятийных и сфабрикованных в лад понятиям благ, - "добра", - с чувством, ею даримым. По Эмпедоклу, в миг любви всё теряет особость, в миг любви всё стремится к Единому, обретая единую шаровидную сущность. Женщина разум рушила, и её трактовали в качестве "зла", связав первородный грех с полом женщины. Вместо Эроса утверждался Закон, основанный на идеях "зла" и "добра". И Эрос стал "врата ада"; клирики спорили, есть ли женщина человек. Она - жизнь per se. Жизнь свергли. Выбрали разум, кой утвердил концепт сверхприродности. Человек, сверхприродное, подавляет природу, чтоб расправляться с ней как со "злой" негативностью, истреблять её как явление, кое может, смяв его волю, взять его в прежний, смутный безличностный оборот и рабство. Зиждущий на "добре" без "зла", разум есмь лишь в раздорах, войнах с природой как с антиподом. Чтоб состояться нечто субъектным в каше аморфной мёртвой природы, он расчленял объект, для чего воплощался в виде машин, бомб, скальпелей. Жизнь кастрировалась, давилась.

Что получается? Жизнью правят мозги как смыслы? Жизнь потерять за смыслы, чтоб быть в культуре, детище разума, в коей больно и тяжко?

В женщину. В Эрос.

621

Ж - искони раба. Культура осуществляется за её счёт как за счёт эроса. Отданное культуре взято у женщин и у либидо, вот мотив Фрейда. Трудно презреть мораль. Трудно дать волю эросу. Но трудней понять, что культура использует и насилует женское, его сущность и качества; а мужскому культура - родственная, естественная среда. Феминность загнали в культуру силой.

622

Есть род особенных, молоткастых громких всезнаек. Что они знают? Некую "правду", кою внушают ультимативно. Их имена звучат, словно молот: Веллер, к примеру. Даже реклама об этих людях строится в формах твёрдых и строгих, типа: "чьи книги чаще воруют в библиотеках? кто собирает полные залы? кто убедителен, как взрыв бомб?". Всезнающе молоткастые в каждом споре и диспуте начинают вбивать своё, точно гвоздь. Сброд млеет, боготворя людей, обладающих "правдою", т. е. тех, кто твердит ровно то, чего сброд ожидает, ибо всезнающе молоткастые скажут внятно-доходчиво, чт'o он, сброд, без того знал, только сказать не мог. Твёрдым тоном, без сантиментов ("правде" плевать на них, "правде", так сказать, ни к чему декор, у неё лицо медной статуи), твёрдым пафосным тоном, громко и ладно, эти всезнающе молоткастые гнут своё, обнажают пороки и объясняют, как сделать лучше. Сброд им внимает и восторгается. Сброд считает, что, если истину столь решительно, внятно, громко транслируют, зло похерится и пойдёт жизнь счастливая.