Лотерея смерти

Телефон мне принесли только через день. Но до этого приходил прикрепленный ко мне юрист, недавний студент, очень «зеленый». Он впервые встретился с народным депутатом в тюремной больнице, поэтому ничего толкового сказать или сделать не мог, и ушел разбираться и читать законы. Еще приходил вчерашний майор в белом халате, и мы с ним на этот раз мирно и приятно побеседовали.

Об освобождении меня из этой «тюряги» распоряжения ему не поступало, поэтому я этот вопрос даже не поднимал, да я уже не очень и торопился. Все равно, будет полезнее с моими зашитыми ранами, пластиной с винтами, да под гипсом на четверть груди, еще где-нибудь неделю поваляться под присмотром, а тут мне даже нравилось. Ходил я в назначенное время в столовую, ни о чем плохом не думал, общался с больными зеками — они тут казались обычными людьми, тихими и вежливыми, все одинаково напуганные своими болезнями и болями. И вообще эти дни меня не покидало радостное чувство, как от выполненного трудного, но очень полезного дела. На волю я даже не торопился, представляя, как придется одному, и без руки, хозяйничать в пустой квартире.

Когда мне вернули мой телефон, я был уже полностью уверен в своей правоте и в том, что закон будет на моей стороне. Со мной случилось то, что зовется необходимой обороной, и это было мое полное конституционное право. Я не стрелял первым, хотя очень этого хотел и так бы, наверное, поступил в других обстоятельствах. Я только защищался от выстрелов, от которых две пули из четырех перебили мне плечо и бросили на доски. Поэтому я даже не стал названивать знакомым адвокатам и просить их о помощи. На суде я был готов защищать себя сам, безо всякой юридической помощи. Я даже не позвонил в секретариат Заксобрания. Пусть узнают обо всем как-нибудь сами, заодно и поймем, как в нашем городе закон защищает депутатов. Наши «комиссары» действительно пришли первыми, через несколько дней, когда по состоянию здоровья мне разрешили свидания. Но их впустили ко мне тоже по спецпропускам, как и положено для зоны лишения свободы.

Это были двое знакомых мне в лицо депутатов из нашей комиссии. Забавно было наблюдать, как они с опаской на все вокруг поглядывали — в нашей больничной, но самой настоящей «зоне», — а разговаривали тихо и осторожно. Принесли они апельсины и персики, передавали привет от депутатов комиссии, но о моих выстрелах говорили как-то неопределенно, и без своей оценки. Я понял, что в комиссии мнения разделились, или у них еще не было информации, или, скорее всего, уже была, но слишком однобокая, из кабинета Смольникова. Вероятно, меня представили, как превысившего полномочия, которых у меня, на самом деле, и не было. Я не имел право участвовать в подобных оперативных действиях. И револьвер был мною получен только для самообороны, а я погнался за тем человеком, выследил и застрелил его. Тем более, на этого убитого мной человека не было заведено уголовного дела, он не был в розыске, даже не значился еще подозреваемым. Кроме того, он был иностранным гражданином, и теперь наверняка начнется трудное разбирательство с их посольством. Поэтому, поскольку народный депутат — то есть, я — был задержан на месте преступления с оружием в руках, а причина и виновник смерти иностранного гражданина несомненны, то арест на месте преступления вполне правомерен по тому же закону о депутатской неприкосновенности. ЧОП, который выдал мне револьвер, заключив со мной трудовое соглашение, сразу его расторгнул, сославшись на пункт в договоре о ненадлежащем обращении с оружием, а револьвер потребовал немедленно вернуть после окончания следствия.

В общем, от визита своих коллег я ожидал большей поддержки. Хотя я понимал, что только мы, работники следственной группы Кашина, знали, что это был второй серийный убийца, худший даже, чем первый «лотерейщик»: тот был лишь исполнитель, а этот — несомненный организатор всех убийств. Но нашим депутатам он подавался подчиненными Смольникова чуть ли, не как турист иностранец, случайно подвернувшимся на моем пути.

Тем не менее, все необходимые обращения к прокурору города были уже направлены, и ожидалось, по крайней мере, освобождение меня из-под ареста в тюремной больнице, и в самые ближайшие дни. После этого на общем депутатском собрании будет решаться вопрос о лишении меня неприкосновенности, выдача разрешения прокуратуре для возбуждения уголовного дела и избрания меры пресечения. Мне «вырисовывалось», по меньшей мере, полгода в следственном изоляторе — в лучшем случае, в тех же «Новых крестах», куда мы недавно ездили с Седовым. А если питерский суд под давлением начальника полиции города Смольникова, все-таки признает меня виновным, то еще долгие месяцы апелляций в вышестоящие суды, вплоть до Конституционного. Я все равно выйду на свободу и буду оправдан, но очень нескоро. Все решало, насколько Смольников сумел уже коррумпировать судебную систему в Питере.