В общем, слишком рано я радовался окончанию этого дела. Похоже, оно для меня только начиналось. Теперь вместо радости в груди у меня стала нарастать злость. Поэтому первый звонок, который я сделал по возвращенному мне телефону, был полковнику Смольникову.
— Это депутат Соколов. Я тут лежу на больничной койке в очень хорошей больнице, куда вы меня устроили. Спасибо, отлично меня лечат. Вы не хотите, заодно, поздравить меня с пресечением преступной «лотереи смерти» в нашем городе?
— Разве это ваша заслуга? Если убитый вами иностранец даже и был организатором серийных убийств, то он был нужен нам живым, чтобы предстать на суде, хотя бы во избежание новых неприятностей в международном плане. А то, что вы сделали — это называется самосудом, даже при лучшем для вас исходе этого уголовного дела. Думаю, предстоящий суд оценит ваш поступок по достоинству, и точно так же, как я.
— Вы уверены, что я надолго задержусь за решетками и не успею объяснить причины, по которым вы хотите меня изолировать? Полагаю, что в зоне под вашим присмотром я долго не проживу, поэтому пока я депутат, сделаю все, чтобы посадить вас первым. Вы прослушали привет, что я привез вам из вологодской колонии?
— Полная ерунда. Бессильная злоба осужденного преступника. Никто не будет эти сказки слушать. И я уверен, он никогда не подпишется под этим. Это — лишь злобная болтовня, такое можно услыхать в зоне от любого зека.
— Скоро будут другие доказательства. Вы не только сядете в тюрьму, вы еще и возвратите свой особняк на Крестовском острове. Это Федеральная собственность. Как вы сумели ее приватизировать? Вы вернете особняк, передадите его детскому садику.
— Ты меня смешишь, Соколов. Я уже старый, где мы будем с женой жить?
— У сына большая квартира, и еще несколько, которые сдает. Если он откажет старикам, передайте, я займусь им следующим — откуда деньги на четыре новых квартиры у майора полиции?
На этом Смольников разорвал со мной связь, и после этого у меня осталось очень неприятное тревожное чувство.
На третий день мне разрешили посещения. Первым оформил спецпропуск и пришел ко мне Кашин, и тоже принес разные фрукты. Наверное, я в больнице похудел, или как-то изменился, потому что заметил, как он странно на меня поглядывал. Но меня больше интересовало, что произошло на веранде ресторана, рядом на улице, и все прочее. Хотя я и находился под стражей, но имел право это знать. Я оставался депутатом, и не мог быть так быстро исключен из следственной группы и лишен в ней своих полномочий. Это понимал и Кашин.
Поэтому он рассказал мне обо всем кратко, но достаточно, и с важными подробностями. На веранде ресторана произошло тогда следующее. Рассаживал всех Кашин. С арестованного «лотерейщика» сняли наручники, усадили за столик между Седовым и ряженым «сталиным». Женщин-конвоиров посадили за соседний столик. Всем заказали прохладительные напитки и мороженое. Один из оперативников был одет во все белое с фартуком, он разносил между столиками, как официант, и оставался все время на виду. Второй сидел сзади, в проходе на кухню.
С приближением десяти часов напряжение у всех нарастало. И вдруг за минуту или две до этого часа арестованный закричал на всю улицу — «Валя!». Все на веранде вскинули головы в том направлении, и в этот момент он перевернул столик, оттолкнул в стороны Седова и «сталина», рванулся к барьеру и перепрыгнул через цветочные горшки на тротуар. Женский конвой за соседними столиками не успел даже привстать, они только вскрикнули.
Кашин усмехнулся:
— Девочки с пистолетами и моргнуть не успели. Я тогда крикнул в рацию для тех, кто оставался в машинах, — сбежал, давай все за ним! Те из оперативников, что оставались на веранде, уже были не нужны, я их тоже за ним бросил… Но усадил обратно Седова и «сталина», потому что на улице все утихло, как будто ничего не случилось. Валя вполне мог еще придти. И он же пришел, верно? Ведь он вам еще раз звонил?
— Трижды звонил. Первый раз хотел узнать, где его дружок, почему за столиком только двое. Потом во второй раз — почему я не привстал из-за стола, когда он это попросил для проверки.
— Хитрый мерзавец! Он и потом звонил?
— Потом передал всем извинения, что не появился. И пожурил Шато за то, что с ментами связался.
— Правильно вы с ним поступили, комиссар. Туда ему и дорога.
— Однако Смольников теперь хочет судить и посадить меня за это. Решетки заметили на окнах?
— Через несколько дней я вас отсюда вытащу.
— Лучше мне скажите, вы поймали «лотерейщика»?
— На следующее утро, на вокзале. Все окончилось хорошо. Даже лучше, чем я ожидал. Не считая, конечно, ваших ран. Вы меня извините. В этом я, наверное, тоже виноват, не все предусмотрел.
— Я вам так и не рассказал, зачем ездил в вологодскую колонию строгого режима.
— Я догадываюсь, и даже в курсе. Мне сам Смольников немного рассказал об этом. Приказал мне следить за вами.
— Ваш Смольников — преступник, и бывший «оборотень», чудом избежавший наказания.