Лотос

– Ш-ш-ш, это вздор, – твердо говорю я ей, смахивая большими пальцами ее слезы. – Это все лишь твое воображение. Для меня есть только ты.

Опустив подбородок на грудь, Сидни прерывисто вздыхает, выскальзывая из моих объятий. Сначала я боюсь, что она отстраняется, отвоевывает себе место, защищает свое сердце от несуществующей потери, но вместо этого она тянется к моей руке, слегка улыбаясь.

– Пойдем со мной. Я как раз заканчивала твой рождественский подарок.

Я поднимаюсь за ней по лестнице в кабинет, держась за руки, любопытство на какое-то время пересиливает мое волнение. Ее краски разложены в ряд на приставном столике, а Алексис свернулась калачиком на компьютерном столе в углу, грея клавиатуру. На нем также стоит крошечная рождественская елка – единственное праздничное украшение в комнате.

Сидни отпускает мою руку, подходит к своему мольберту и наклоняется, чтобы взять холст, повернутый от меня лицевой стороной.

– Все почти закончено, – говорит она мне. – Есть небольшая деталь, которую я хочу добавить, но думаю, она готова к просмотру.

Сияя от предвкушения, я шагаю вперед, не в силах скрыть широкую улыбку.

– Ты написала мне картину?

– Да. Я долго работала над ней, – взволнованно кивает она. – Я добавила кое-что, надеюсь, тебе понравится.

– Я буду в восторге.

Она выглядит нервной и измотанной – как будто есть вероятность, что мне может не понравиться. Сидни могла бы нарисовать мне портрет Лорны Гибсон, и я бы с гордостью повесил его у себя на стене.

Сидни теребит свои волосы, прикусывая губу, а затем делает глубокий вдох и сильный выдох.

– Ладно, держи. Счастливого Рождества, Оливер.

Я нетерпеливо тянусь за холстом, ловя ее испуганный взгляд, а после переворачиваю его и смотрю на картину.

Воздух застревает в моих легких, и мне приходится напоминать себе, что нужно дышать.

Внизу холста нарисован розовый цветок лотоса, переходящий в сказочную сцену: маленький мальчик в комбинезоне держится за руки с маленькой девочкой с солнечными косичками. Они стоят на вершине поросшего травой холма и наблюдают, как фейерверк озаряет небо. Красный, синий и фиолетовый разбрызганы по верхней части картины, проливая цвет и красоту на изображение из книги сказок.

И рядом с маленькой девочкой сидит оранжевый полосатый кот, в то время как рядом с мальчиком отдыхает енот.

Это мы.

Я, Сидни, Алексис и Афина.

Мы вместе смотрим на фейерверк.

Внутренний пожар пронзает мое сердце, душит меня. Чувства, бушующие в моей груди такие сильные, что я едва могу их вынести.

Радость и благодарность за искусный, продуманный подарок. Меланхолическое сожаление за все те года, что мы провели порознь в разных мирах. Надежда на будущее, которое я могу представить себе более четко, чем любое воспоминание, хранящееся в моей голове. Страстное стремление к жизни, которая, как я думал, никогда не стать реальностью.

И прежде всего, любовь.

Любовь к ней.

Я отрываю взгляд от картины и вижу Сидни с широко раскрытыми влажными глазами, – встревоженную, наблюдающую за тем, как я перевариваю эмоции, бурлящие в моей крови.

Она сглатывает, почти дрожа от тревоги.

– Боже, Оливер, скажи что-нибудь…

Мои глаза закрываются на несколько ударов сердца, пытаясь сдержать собственные слезы.

– Я в восторге. Мне так нравится, спасибо тебе… – Затем я опускаю холст, прислоняя его к столу, и заключаю ее в объятия. Я обнимаю ее, прижимаюсь к ней, лелею ее, мои пальцы перебирают ее волосы, в то время как мои губы оставляют поцелуй на ее виске. – Я не уйду, – тихо бормочу я, крепче обнимая ее. – Я не могу… Я не могу оставить тебя, Сид.

Ее вздох напряженный, надтреснутый, сдавленный всхлип облегчения. Сидни утыкается лицом мне в грудь, вдыхая мой запах, в то время как ее руки переплетаются у меня за спиной.

– У нас все получится, я обещаю. Ты – все, что мне нужно, Оливер, – хнычет она. – Ты – это все, что мне нужно.

Мы долго обнимаем друг друга, хлопковая ткань моей рубашки намокает из-за слез Сидни, в то время как мои губы осыпают шквалом поцелуев ее волосы. Когда мы отстраняемся, я обхватываю ладонями ее лицо и откидываю назад льняные локоны. Наши взгляды пересекаются. Я собираюсь попытаться сказать что-нибудь проникновенное, но меня отвлекает большое пятно краски у нее на лбу.

Вместо этого у меня вырывается смешок.

Сидни хмурится.

– Что? Мои волосы?

Моя ухмылка становится шире.

– Нет, у тебя тут… немного краски… – Я указываю на ее лоб, и она быстро начинает вытирать его. Еще больше смеха разносится между нами, когда она размазывает ярко-малиновую краску по линии роста волос.

– Я делаю только хуже, не так ли?

– Хуже – это субъективно. Я думаю, из тебя получился прекрасный холст.

Я облизываю большой палец и стираю им капли краски с ее кожи, тем самым вырывая из ее губ резкий выдох. Я бросаю взгляд на эти губы, моментально отвлекшись, и внезапно чувствую, как тыльная сторона ее ладони касается моей щеки, оставляя за собой что-то холодное и скользкое. Ее хихиканье наполняет меня, атмосфера становится игривой.