Ловец акул

Одеяло зашевелилось, Света выглянула из-под него. Я не понял, опухла она от болезни или от долгого плача. Мне было очень больно на нее смотреть. Не столько от жалости, сколько потому, что она была очень похожа на Марка. Совершенно папина дочка.

— Точно? — спросила она и приподнялась на кровати. На ее маечке был нарисован Багз Банни, она то и дело терла картинку пальцем.

— Точно, — сказал я. — Что у тебя тут? Чай с малиной?

В большой кружке, из которой Нерон частенько пил кофе, действительно было еще много остывшего малинового чая. Из кружки торчала трубочка. На столе валялись блистеры с таблетками, стоял пузырек с сиропом от кашля.

— Мне уже лучше, — сказала Света. — Я обещала Богу, что не буду ныть про болезнь, чтобы он не забирал папу. Теперь папа вернется.

Я почесал башку.

— Малыш, — сказал я. — Как же папа вернется?

— Я не знаю. Бог же воскрешает мертвых, значит, он воскресит и папу.

Вот это было неловкое положение. Я взял пузырек с сиропом, покрутил в руках и едва удержался от соблазна отпить из него.

— Ну, да. Точно же.

Я не знал, что сказать. С одной стороны, Света не выглядела особо расстроенной. Она была уверена, что папа умер, потому что она жаловалась на свою простуду, и что папа вернется, потому что она перестала жаловаться. В мире детей все так просто.

Не хотелось усложнять.

Кроме того, это Арина должна была поговорить с дочерью о смерти. Саша утверждала, что объяснить, что такое смерть — родительское дело. Раз уж они привели в мир живое существо, которое вынуждено будет через это пройти.

С другой стороны, я убил Светиного папу. Надо было нести какую-то ответственность.

— Слушай, — сказал я. — Я все тебе сейчас объясню.

Света принялась вслепую заплетать себе косу.

— Короче, твой папа сейчас в раю.

Ох, очень вряд ли.

— Он в хорошем месте, но очень далеко от нас. Оттуда нельзя вернуться, но однажды мы все туда попадем.

— Ты будешь скучать, очень-очень, но ты должна знать, что твой папа не исчез без следа. Он есть в тебе. В том, что он тебе говорил. В том, как он тебя любил. В том, что ты рыженькая. Понимаешь?

Как объяснить шестилетнему ребенку (шесть ей исполнилось, справедливости ради, только недавно), что такое смерть? Ну, не знаю. Методом проб и ошибок, наверное.

— Он сейчас в таком месте, куда нельзя написать или позвонить. Но он видит тебя. И волнуется, переживает. Он где-то есть и знает, как ты скучаешь. Знает, что ты любишь его. Теперь он вообще все знает, потому что видит и слышит больше других.

Я покусал губу, надо было найти, вытянуть из себя нужные слова.

— Он очень любит тебя, и он бы никогда не захотел тебя оставить, но так получилось. Здесь осталось только его тело, а то, что было им, отправилось в то хорошее место.

Глаза Светы наполнились слезами. Умею же я довести.

Похороны я организовал по высшему классу. Хотелось что-то сделать для Марка Нерона. Ну, в последний-то раз не сложно напрячься. Тем более, я хотел дать Арине отдохнуть. Да и на работе все шло более чем гладко.

Схема у Нерона была отлажена так хорошо, что какое-то время вполне могла работать без него, на автопилоте, так сказать. Долго так продолжаться не могло, и я надеялся сесть за штурвал этого самолета как можно скорее, пока ничего не рухнуло. Но прямой команды еще не поступило, и я занимался только своим делом.

Ну да, про похороны. Заебался я с этим изрядно. Это вам не сожжение окочурившегося наркота в кругу недодрузей устроить.

Тут все должно было быть с размахом, похоронный картеж, поминки, шикарный, самый модный, если так вообще можно выразиться, гробешник, отпевание, в конце концов.

Я очень боялся, что с чем-то не справлюсь. Облажаться было очень легко, оказалось, я ничего не понимаю в гробах, священниках и Ваганьковском кладбище.

У Нерона был там участок, мы его с Днестром полтора часа только искали. Хорош Марк, позаботился о себе.

Потом, опять же, людей координировать пришлось, ладно хоть не свадьба и приглашения не надо писать.

Но за все эти хлопоты с моргом, кладбищем, гробом, церковью и рестораном я даже благодарен. Не, серьезно, это все помогло мне отвлечься.

И даже стало как-то хорошо, ну, спокойно, что ли. Вплоть до отпевания. Когда я увидел Марка с венчиком на голове, мне стало плохо. Я рыдал, как ребенок, я не мог дышать. Ну, вот, опять сам себя наказал, а Богу и пальцем шевельнуть не пришлось.

Мне хотелось умереть тогда же, чтоб меня сразу не стало. Но нельзя умереть, когда хочется, выключиться просто, как телик, и это беда.

Все от слез стало светом, священник, который причащал нас, провожал Марка в последний и самый важный путь. Почему я никогда не спрашивал у Марка про отпевания? Про те молитвы, которые тогда читаются. Ничего же не было понятно.

От церковного запаха чуть обморок не настал, я никак не мог сосредоточиться, и мне совсем не верилось, что я вижу его в последний раз. На меня напало странное онемение, словно я тоже в гробу лежал, как бы мертвый, но живой. Не знаю, как так половчее объяснить.