Ловец акул

— Как думаешь, если мы с тобой так заебались, у нас и любовь к тебе больше? Сам знаешь, чем больше вкладываешь, тем больше любишь.

— Или не знаешь?

Марк мне, конечно, не отвечал.

Саша с ним обращалась очень спокойно, не всегда умело, конечно, но без раздражения, без нервов.

Интересно, думал я, он вырастет как мама и как папа? Полугностик и полубандит, например? Наполовину ученый, наполовину долбоеб еще.

Иногда я что-нибудь спрашивал у Саши.

— А почему у него веснушек нет? У нас же есть.

— Еще появятся. С ними не рождаются, это реакция на солнечный свет.

Очень хотелось, чтобы Марк скорее стал, как Света. Чтобы сам задавал мне вопросы, чтобы у него появились мысли свои, чтобы он мне их рассказывал, чтобы, короче, не только про него было интересно, а и с ним.

Иногда мы лежали втроем, я, Саша и Марк на ком-нибудь из нас. Горби мог устроиться у нас в ногах, и тогда это вообще была идиллия, как из сна. Я такого не заслуживал.

Словно бы мы были семьей с какой-то книжной иллюстрации. Знаете, такие советские или, я не знаю, совсем древние семьи века этак девятнадцатого, где все счастливы и довольны, любят друг друга и то, что делают, даже дома ходят в красивых костюмчиках и пускают игрушечные железные поезда по игрушечной железной дороге.

Мне это казалось жутким обманом, потому что так было не всегда. А теперь я понимаю — это тоже такая правда, да, редкая, но абсолютно настоящая.

И пусть я пускал бы игрушечные поезда под игрушечный откос, и пусть Саша рассказывала Марку о катарах во время купания, и пусть Марк мог ебануться и начать орать ни с хуя, и пусть даже Горби блевал шерстяными комками, мы были семьей.

Уж такой, какая получилось. И счастливой семьей, ну, не без перекосов, а как-то в целом.

И все-таки я знал, что это ненадолго.

Чем дальше, тем лучше я это понимал. Нормально мысль оформилась у меня после того, как я проводил в Антверпен Арину и Свету.

Мы стояли в Шереметьево, в освещенном, как церковь, зале. Вернее, тогда мне казалось, что он так освещен. Может, свет был золотой такой от моей усталости, а, может, они лампы сменили. В любом случае, на меня напала странная тоска, словно Арина и Света были мне так же дороги, как Марк Нерон.

Но логично, в принципе, они ведь все, что от него осталось.

Я сказал:

— Ну, удачи вам на чужбине, чего еще добавить?

Света выглядела непривычно серьезно. Казалось, она сильно повзрослела. С детского лица на меня смотрели глаза молодой девушки, тревожившейся о будущем.

Арина сказала:

— Вась, тебе удача нужнее.

— Ну, да.

Арина осмотрела меня, и мне вдруг стало стыдно. Я носил берцы под строгий костюм, совсем как Марк Нерон.

— Все будет хорошо, — сказала она. — Все все забудут.

Я потер глаза, чтобы не расплакаться от этого света.

— Вы как долетите, хоть позвоните мне. И вообще держите в курсе, где вы там, что вы там?

— Посмотрим, — сказала Арина. — Я не думаю, что все это должно быть рядом со Светой.

Все это, то есть, я тоже.

— Да, — сказал я. — Все понимаю.

Арина сказала:

— Спасибо тебе за помощь. Все это очень важно. Я не забуду.

— Да, — сказал я. — Мне зачтется. Может, Бог чего простит.

Света вдруг крепко обняла меня.

— Пока, дядя Вася!

Может, она так в меня вцепилась, потому что на мне был костюм, как у ее отца, и пахло от меня одеколоном, похожим на его одеколон, и даже крест у меня на груди висел такой же.

— Пока, малыш, — сказал я, погладив ее по голове, а у Арины я неожиданно спросил:

— Ты простила его?

Но она только покачала головой, и это решило все.

Арина со Светкой отправились на регистрацию, и я понял, почему-то только сейчас, что закончился некий этап моей жизни, что все уже невозвратимо, и я никогда не приду в квартиру Нерона, как в старые добрые времена, потому что ее продали.

Даже вещей его не осталось. Разве что книжки, которые я не удосужился вернуть.

Некоторое время я смотрел, как продвигается очередь на регистрацию, а потом пошел вон из сраного аэропорта. Я долго просидел в машине прежде, чем выехать с парковки.

Я еще не знал, как скажу все Саше. Наверное, прям как есть. Ну, а что?

Марк Нерон был человек с мозгами, но не учел про Арину, про Свету, что им лучше через это не проходить.

А я был лучшей версией Марка Нерона. Я способен учиться на чужих ошибках.

Когда я умру, Сашу некому будет защитить. К ней станут приходить серьезные люди и требовать моих денег, а она совсем ничего в этом не понимает и не сможет выкрутиться. Останется без гроша в кармане, если вообще жива.

А еще ее могли взорвать со мной в машине, какая была бы славная ирония, ну?

А еще ее могли похитить. Могли похитить Марка. О чем я вообще думал, когда ввязывал их во все это? О себе, конечно. А тут я впервые решил подумать о них. О том, как сложится их жизнь.

Марк может успеть вырасти и полюбить меня прежде, чем я умру. Тогда он повзрослеет в один день, как Света.

Саша может погибнуть вместе со мной. Да что уж там, зачем мелочиться, может, мы сдохнем втроем?

Я ощутил все это очень остро, просто невыносимо. И я врубился, что теряю время. Все могло произойти когда угодно, а я тут сопли жевал.