Попытался вспомнить свой путь и не сумел. Вот я иду вдоль дороги, вот бросаюсь вперед – и вдруг, по щелчку, оказываюсь на темной городской улице.
– Какого черта?! – заорал я.
Мне никто не ответил. Жители уже спали, а те, кто все еще бодрствовал, предпочли сделать вид, что ничего не слышали.
Старые особнячки на окраинах Лондона ни с чем не спутать. Выходит, Охотники все же протащили мое бесчувственное тело сквозь портал. Но зачем? Чтобы усложнить мои поиски? Чтобы Орден не сумел найти доказательств моего убийства?
Я снова побежал. Дома вокруг превратились в размытые пятна с яркими всполохами подсвеченных изнутри окон. В теле кипело столько силы, будто я вот-вот взлечу, будто стоит мне подпрыгнуть, как неведомая сила вознесет меня к небу.
Если бы я был уверен, что Куратор сидит в своем дорогущем кресле в главном здании, точно не поленился бы заглянуть к нему и выяснить, за какую провинность Орден решил отправить меня прямо в логово Коха. Обида душила, как затянутый петлей шарф. Все эти годы я старательно взбирался по карьерной лестнице, чтобы быть брошенным в пасть Охотникам. Быть может, в Ордене узнали о нарушенном мной Непреложном Правиле? Тогда почему просто не убили, а предпочли наказать?
Я сам не заметил, как добрался до знакомого района, пронесся через дворы и, перепрыгнув через три ступени перед крыльцом, ворвался в дом. Внутри было темно и тихо; судя по запаху, сюда никто не приходил.
Я с отвращением сорвал с себя рубашку и бросил на пол. По пути на второй этаж расстегнул брюки и попытался выбраться из них на ходу. Все провоняло свежей землей и кровью, меня тошнило от этой вони.
Мне казалось, ничего хуже со мной уже не произойдет, но то, что я обнаружил в ванной, повергло меня в ужас, растоптало, уничтожило. В отражении большого зеркала я увидел свою дорогую ванну, деревянную стойку с полотенцами, шкафчик с чистым бельем, флакон с душистым мылом и прочие мелочи. Единственным, что не отразило зеркало, был я.
Наверное, я умер, и все это – агония мозга, последние образы, всплывающие в сознании перед смертью. Так ведь бывает, верно? Ощущение, будто я рассыпался сотней осколков. На деле же я просто осел на пол и схватился за голову.
Больше бежать было некуда. Неделю мне удавалось обманывать себя, делать вид, что я ничего не понимаю, но теперь, выкопав свое окоченевшее тело из могилы, нужно признаться хотя бы себе в том, что мерзкие мухи из склепа заразили меня проклятием крови. С самого начала я подозревал это. Так сложилось, что Господь наделил меня пытливым умом и трусливым сердцем. Просто знать было недостаточно, мне нужны были такие доказательства, которые я не мог опровергнуть. И вот они, пожалуйста: я не вижу своего отражения, не ем уже несколько дней, засыпаю, как только встает солнце, и стал намного сильнее, чем другие люди. Выбраться из ямы глубиной шесть футов человеку почти не под силу. А мои руки разгребали грязь, словно воду. А еще я не задохнулся.
Прижав ладонь к груди, я в страхе замер. Минута, две, черт знает сколько времени прошло, прежде чем я смирился с тем, что сердце не бьется. Более того, задержав дыхание, я не ощутил дискомфорта. Выходит, там, в могиле, я просто-напросто не дышал и сам этого не заметил.
– Но как же… – пробормотал я. – Это ведь невозможно!
Разум и сердце боролись во мне, грозясь разорвать на части. Я чувствовал, что со мной произошло нечто ужасное, но не мог понять и принять этот факт.
Я снова прижал руки к груди и принялся молиться, игнорируя то, что всю жизнь обходил стороной дома Господа и никогда не подавал на постройку церквей. Если высшая сила существует, если Бог есть, то он должен уничтожить меня прямо сейчас или позволить моему сердцу удариться о ребра! Всего один удар – и я забуду все, что произошло, сделаю вид, что забыл о могиле, о пролетающих мимо домах, о том, как я разрез
Но Господь снова промолчал. Как и мое сердце.
Опустошенный, вывернутый наизнанку, я на коленях выполз из ванной и забрался в постель. Не было сил даже на то, чтобы смыть с себя кровь и грязь. Если повезет, если проклятая Фортуна будет милосердна, утром я просто не проснусь.
Утром, кстати, я действительно не проснулся.
Зато проснулся вечером, едва солнце скрылось за соседними домами.
Не знаю, что за сила заставила меня подняться, но я словно восстал – полный сил и энергии. Воодушевление, одухотворенность, страсть и необъяснимое жизнелюбие закружили меня в пестром хороводе. Но вскоре я опомнился. Увидел свои серые руки и землю под ногтями, грязное постельное белье и вспомнил, что еще вчера лежал в сырой могиле.
Взбесившись, я содрал с кровати постельное белье, скомкал и, топая ногами, спустился в прачечную. Набрал воды в таз, поставил в него ребристую доску и принялся остервенело тереть простыню, намереваясь избавиться от следов несостоявшегося погребения. Решив, что с пятнами покончено, я достал скомканную ткань, развернул ее, чтобы повесить, и обнаружил огромную дыру прямо в центре.
Не рассчитав силы, я просто протер простыню насквозь.
– Проклятие!