Ловец Чудес

– Оскар, сэр.

– Не могли бы вы, – я откашлялся, прочищая горло, – станцевать для меня?

– Прошу прощения? – Старик едва не выронил набитую газетами сумку.

– Оскар, – я положил руку на его плечо и заглянул в обрамленные белесыми ресницами глаза, – станцуй для меня.

И старик начал танцевать: несколько неловких па, поворот, карикатурный взмах руками. Я восхищенно смотрел на лишенного воли мужчину до тех пор, пока из-за горизонта не показалось солнце. Оно наказало меня за беспечность – я обжег три пальца и, повизгивая будто щенок, поспешно скрылся в спасительной темноте дома.

Орден приставил ко мне двух Пауков – биение сердец выдало их. Я и не сомневался в том, что Куратор почувствует зловоние лжи, исходившее от меня в нашу последнюю встречу, но реальные подтверждения его недоверия пошатнули мою уверенность в себе.

Казалось, моя ложь превосходна, но я совершенно забыл: там, где я учился, преподавали такие люди, как Куратор. Этот проклятый старик весь соткан из лжи, его не обвести вокруг пальца. Все приемы, которым обучили меня Ловцы, он знал еще до моего рождения.

Пауки держались неподалеку – на другой стороне улицы. Они упорно изображали случайных прохожих целый день, но потом, устав от этого бездарного спектакля, просто встали под фонарем и стояли, изредка поглядывая то на мой дом, то друг на друга.

Пришлось наловчиться покидать дом через окно.

Я научился спускаться по отвесной стене, заставляя ногти превращаться в твердые звериные когти. Этот трюк дался мне так легко, что я даже не успел испугаться, увидев, как моя кисть превращается в лапу Чудовища.

Я гулял по Лондону и время от времени проверял свои навыки убеждения: несколько раз принуждал прохожих петь, дважды выпил в баре за счет заведения. Алкоголь, кстати, мой организм отвергал не так яростно, как еду, поэтому я стал захаживать в питейные заведения, где мог побыть среди людей и не чувствовать себя изгоем в их присутствии. Отцовский призрак, который преследовал меня всю жизнь, померк: стать подобным ему я больше не мог.

Сегодня я снова сбежал из дома, оставив одураченных Пауков на улице. Меня ждала Дебора – мы договорились посетить выставку какого-то неизвестного художника. Я искренне не понимал, зачем смотреть на каракули непризнанного дилетанта, но мисс Миллз была очень убедительна во время телефонного разговора.

Бодро шагая по улице, я мысленно прощался с ней. Это наша последняя встреча, завтра или послезавтра я покину Лондон, даже если придется оставить здесь свое сердце. Мне не хватит мужества втянуть Дебору в эту авантюру, а уж выложить всю правду о себе и подавно.

Арчи Аддамс – лжец, поедатель крыс и трус.

Я вышел из переулка и вскинул руку, приветствуя Дебору. Она усмехнулась и сделала элегантный книксен, никак не вяжущийся с ее строгим серым костюмом.

– Я опоздал?

– Это я пришла слишком рано. – Она махнула рукой, всем своим видом показывая, что мое опоздание ей безразлично. – Твои волосы… Ты бежал?

Скорее, летел словно ветер, но об этом ей лучше не знать.

– Водитель кеба немного заплутал, пришлось пройтись.

– Кудри, – Дебора коснулась пальцами моих волос, – я прежде не замечала.

– Это влажность, – краснея, ответил я и сбивчиво продолжил: – Мы можем идти?

«Выставка» – это слишком громкое слово для того, что я увидел, спустившись в подвал трехэтажного здания. Серые стены ощетинились уродливыми лампами, их хватало только на то, чтобы освещать безобразные полотна. Несколько десятков ценителей искусства передвигались в кромешной темноте, то и дело натыкаясь друг на друга. Вокруг то и дело раздавались смех и звон разбитых бокалов.

– Как темно, – прошептала Дебора.

Я кивнул, напрочь позабыв о том, что она этого не видит. Для меня света было достаточно – после перерождения я видел в кромешной темноте, словно кошка. Полезный навык для того, кому предстоит скитаться в ночи целую вечность.

– Как думаешь, что это?

Я уставился на полотно и попытался осмыслить буйство несочетаемых оттенков и цветов. С одинаковым успехом это могло быть абстрактное изображение моря или бессмысленная мазня. А может, автора просто вырвало на холст.

– Понятия не имею, – честно признался я, склонившись к уху Деборы.

– Если честно, я тоже. – Она тихо рассмеялась.

Стук ее сердца я бы назвал кокетливым – после каждого удара оставалась сладкая, тягучая пауза, от которой волосы на моем затылке шевелились. Я желал ее, но никак не мог понять – как мужчина или как Чудовище.

– А это похоже на заплесневелый суп, – прошептала Дебора. – Когда я приглашала тебя сюда, мне и в голову не могло прийти, что он действительно бездарен.

– Художник? – Я окинул взглядом унылого цвета пейзаж, украшенный оранжевыми и зелеными фигурами. – Ты с ним знакома?

– Конечно, нет. Многие считают, что он непризнанный гений, вот я и решила взглянуть.

– И как тебе? Достаточно гениально?

– Слишком сложно для моего скудного ума, – фыркнула Дебора. – Тебя очень оскорбит, если я скажу, что каждый мужчина считает себя гением, а на деле чаще всего оказывается страшной посредственностью?

– Не оскорбит. Но разве только у мужчин непомерно раздутое самолюбие?