Ловец русалок (СИ)

- Спасибо тебе, дедушка, ты мне жизнь спас, - проговорил путник, оправляя испорченный сюртук, да пытаясь отыскать на голове потерянный берет с перьями. - Я - Эден Глеве, королевский учетчик.

- Далеко же ты забрался, учетчик, - хмыкнул на то старик, совершенно равнодушный к высокому мытарскому чину, отвернулся, отталкиваясь веслом от чего-то за бортом.

- Я ехал из Гвирона, хотел взять северней, заглянуть в местечко Су, где живет моя родня, но, верно, заблудился. Что это за место?

- Озеро Сведах, - коротко бросил старик, и выпрямился на корме лодки, глядя вперед, неподвижный и огромный, точно утес посреди протоки.

Эден хотел бы сказать что-то дельное, как-никак, учетчик, образованный человек, но, к стыду своему, хоть убей, не помнил такого озера, да и учили его названиям лишь местностей да деревень, полагая все прочее лишним. Изредка всплескивало весло, направляя бег неповоротливого плоскодонного суденышка, такого же большого и простоватого, как его владелец, но спаситель и спасенный молчали. Было то молчание привычным и обыкновенным для старика и совершенно неприятным для Эдена, неудобным точно камешек в сапоге, и лишь через несколько минут понял он, что же было не так.

- А как тебя зовут, дедушка?

- Лум.

Только имя, и ничего больше. Да и имя - точно звон колокола над этой черной болотной водой, глухое и странное. Невольно он задал себе вопрос, куда же его угораздило заехать, уж не в самые ли дикие восточные рощи, на которые, говорят, не распространялась даже власть и воля самого Короля, но расспрашивать он не решился, принимая малословность угрюмого старика за затаенную враждебность.

- Дедушка, там лошадь моя потерялась... - Эден так и не решился назвать своего спутника по имени, да и снова заговорить не сразу набрался смелости, лишь после того, как вспомнил про документы, что вез в седельных сумах, да о своем серебре.

- Завтра ее отыщем, - Лум только качнул седой головой, указал на берег, уже совершенно черный. - Темнеет.

Скоро лодка ткнулась носом в ил, и хозяин, едва Эден спрыгнул в прибрежную мель, выволок ее на сушу, снял с носа фонарь и зашагал вверх по берегу, потом словно вспомнил о чем-то, обернулся и махнул рукой замершему у самого уреза воды королевскому учетчику.

Дом старика был приземист и темен, и поставлен почти у самой воды, словно неведомый строитель совершенно не боялся паводков и дождей. Низкий и основательный, сложенный из толстых бревен, крышей он доставал до травы, и трава росла на его крыше, перебиралась и на пристройку с глухими стенами, с широкими воротами, глядящими на озеро. Верно, в этих краях холодная зима и, когда на воде лед, он оставляет там свою лодку - решил про себя Эден и вошел вслед за Лумом в темную и сырую темноту.

Скоро, однако, и темнота, и сырость рассеялись, напуганные жарким дыханием печи, хрустким ворчанием изголодавшегося огня, набросившегося на дрова. В свете коптящей лампы гость смотрел, как хозяин грел в котле похлебку, как выставлял вырезанные из дерева миски, нарезал ломтями ноздреватый серый хлеб. В доме пахло сыростью и чем-то застарелым, неизбывным, запахом какого-то ремесла, что пропитывает стены и их обитателей, но он смотрел на мерцающие сети, грудой лежащие у низкого лежака, разглядывал массивное зубатое копье на стальной кованой подставке, перевязь с разношерстными, изогнутыми и прямыми ножами и скребками, думал и не мог понять, что за занятие связывает все эти предметы. Лум убрал котел и показал, как натянуть веревку у печи, чтобы высушить одежду; Эден неловко справился и сел за стол, кутаясь в колючее шерстяное одеяло. Сказать по правде, он ожидал совершенно несъедобного для городского жителя простоватого варева, которым бедняки набивают животы, чтобы только голод не мешал заснуть, но в лумовой похлебке, прозрачной как лед, плавали только белоснежные коренья, дикий лук и нарезанное крупными ломтями розоватое рыхлое мясо. Ложек у старика не было, подражая ему, Эден чинно хлебал бульон через край и закусывал хлебом, но, стоило ему только попробовать плававшее в миске мясо, как остатки манер покинули учетчика и он выловил следующий кусок руками и жадно съел. Странное, ни на что не похожее, сладковатое и нежное, кушанье это показалось ему самым вкусным, что он когда-либо пробовал. Наконец, отставив опустевшую миску, Эден осторожно спросил:

- А чем ты живешь, дедушка?

- Я ловлю русалок, - с прежним равнодушием ответил Лум, хотя слова эти несли не более смысла, чем если бы он сообщил, что он погонщик ветра или пастух облаков. Могло показаться, что стояла за этими словами некая тайная двусмысленность, и что странный старик собирает водоросли, из которых делают запретный порошок, или охотится на диковинных тварей в восточных заповедных рощах, только вот Лум совершенно не походил на человека, которому понадобились бы эти стыдливые иносказания.

- Но разве бывают на свете русалки, дедушка? - Эден предпочел удивиться, желая вызнать все до конца, но на это старик ничего не ответил, только сверкнул-показался черный огонь под густыми седыми бровями: