– И чего же вы достигли, инквизитор? – закричала Анна. – Во-первых, оскорбили Стража, который теперь пропустит сквозь Врата Демона Злой Судьбы. Один лишь Господь знает, сколь страшные вещи могут теперь случиться со Светлейшим Государем и его подданными. Во-вторых, уничтожили маркграфа, меня и моего отца. В-третьих, семерых бедных девушек лишили возможности лучшей жизни, такой, какой они никогда более не испытают. И что вы получили взамен, Маддердин?
– Я узнал истину, – ответил я спокойно.
Она смотрела на меня, а в глазах ее я видел отвращение, печаль и непонимание.
– И это того стоило?
– Это всегда того стоит.
–
– Жаль, что мы уже не дети, Анна, – сказал я и позвал Курноса. – Забери ее, – приказал. – Только, – погрозил пальцем, – помни: она ценный узник Официума. Понял?
Он хмуро кивнул: ведь мои слова означали, что он не сможет ее ни бить, ни насиловать. А я знал, что любовная сцена, свидетелем которой мы были, разожгла его аппетит.
– Молю! – крикнула еще она с порога. – Ты обрекаешь на смерть императора, а может, и всю страну! Позволь мне… – голос ее затих за дверью.
Я же молчал, поскольку не верил в то, что она говорила. А даже если б верил – ничего не смог бы сделать.
Мы остались вдвоем. Я и Ройтенбах. Я подошел, подал ему кинжал.
– Я могу на минутку отвернуться к окну, господин маркграф, – сказал.
Ройтенбах ни о чем не знал. Не играл с чарами, магия была для него чужда. Был лишь влюбленным мужчиной, склонным делать все, о чем бы ни попросила его любимая. А еще он был верным подданным, пытавшимся спасти своего государя. Заслужил того, чтобы умереть быстро. Просто оказался в плохом месте в плохое время. Инквизиториум ничего не мог от него узнать, поскольку он ничего не знал. И я не видел смысла в его будущих страданиях.
– Спасибо, господин Маддердин. Но есть такие дары, которые нельзя принять, – он удержал мою руку и вложил в нее кинжал обратно. – Я хочу остаться с ней до конца, пусть даже вы и правы – и легче мне было бы умереть.
– Остаться с ней до конца, – повторил я. – Это будет непросто, господин маркграф, уж поверьте мне. – Я не отпускал его руки.
– Знаю, – ответил он спокойно. – Но кто сказал, что любовь должна быть простой? Если я останусь с ней до конца, то встречу ее… после?
Я знал, что он имеет в виду, когда говорит это «после», но не хотел отвечать на вопрос. Ибо – что я мог ему объяснить? Что Анна обречена на вечные адские муки, рядом с которыми страдание, причиняемое инквизитором, кажется лишь невинной лаской? Зачем бы причинять ему боль? Пусть верит, что его любовь не закончится вместе с его жизнью. Я взглянул в глаза маркграфа и отвел взгляд. Спрятал кинжал в ножны.
– Раз так, то прошу за мной, господин Ройтенбах.
– Герман, Мордимер, – сказал он. – Меня зовут Герман.
Близнецов на страже не было. Сперва я забеспокоился, что их схватили и убили люди маркграфа, но не заметил следов драки. А Первый и Второй не дались бы так просто.
Когда я открывал первую из дверей, что вели в комнату, где жили семеро девиц, то услышал крики. И сразу понял, что случилось. Близнецы осмелились ослушаться моих приказов и решили развлечься с девушками. Ну что ж, судя по тому, что я увидел, как минимум одна из тех семи девушкой уже не была. Первый, уткнув ее лицо в подушки, пристроился сзади. Даже не стал снимать штанов – просто приспустил их до колен. Я увидел его дергающийся прыщеватый задок и пнул в него с такой силой, что на миг мне показалось: сломаю близнецу крестец. Он заверещал и свалился с девицы. Предусмотрительно откатился в сторону, поэтому я не дотянулся, чтобы пнуть его повторно. Второму повезло больше. Впрочем, он не успел еще добраться до сладкого и теперь лишь отскочил под стену, скорчив невинную рожу.
– Мы, типа, все время были на посту. Вот только теперь пришли – ну, поглядеть, как тут и че… – затараторил.
Девушка, с которой забавлялся Первый, отползла к приятельницам. Они прижали ее к себе. Семь зареванных перепуганных зверьков.
– Мерзавцы, – сказал я, изрядно злой. – Так-то вы исполняете приказы?
– Богом клянусь, Мордимер, мы только… – Второй ударил себя кулаком в грудь.
– Заткнись, а не то, мечом Господа нашего клянусь, вырву тебе язык.