Ловцы душ

Я нажал смелее и проскользнул внутрь, Курнос – следом. Маркграф и Анна как раз были заняты тем, что я осмелился бы назвать любовной схваткой. Ройтенбах лежал на девушке, а ноги ее сплетались на его шее. Стоны и вздохи мешались со словами любви. Стоящая у кровати свеча окружала теплым сиянием их тела, но комната была порядочных размеров, чтобы мы, скрытые во тьме, оставались незамеченными – даже если бы они присматривались. А я не думал, что эти двое присматриваются к чему-то, кроме друг друга.

– Дадим им закончить, – шепнул я Курносу на ухо, поскольку знал: парочка больше не получит возможности повторить свои развлечения. Потому – пусть натешатся друг дружкой досыта.

Мы припали к полу.

– Что-то мне скучно, – пробормотал Курнос несколькими молитвами позже.

Тем временем Ройтенбах развлекался с Анной так, как обычно делает это жеребец с кобылами на лугу. Разумеется, нас они все еще не видели. Во-первых, мы сидели вдалеке, в глубокой тени, во-вторых, они были слишком заняты друг другом, в-третьих, обращенный к нам спиной маркграф заслонял Анне и то малое, что она могла бы увидеть.

– Раз уж столько ждали – подождем еще чуть-чуть, – прошептал я.

Наконец любовная сцена стала клониться к финалу. Анна принялась вскрикивать прерывисто и яростно, потом издала несколько спазматических стонов, в ответ на что Ройтенбах захлебнулся воем и замер. Упал на постель.

– Ну-ну, горячо было, – проговорил я тихо и поднялся.

– Маркграф Ройтенбах, Анна Хоффентоллер, именем Святого Официума вы арестованы.

Анна привстала на постели, позабыв прикрыть обнаженную грудь. В свете стоявших у постели свечей я заметил красные отметины под сосками – следы от укусов.

– Как ты смеешь?! – крикнула. – Прочь отсюда! – в блеклом желтом свете искаженное яростью лицо ее напоминало маску дьявола.

Скорее всего, она еще не поняла, что произошло. А вот Ройтенбах, пожалуй, понял, поскольку сидел спокойно, не пытаясь ни позвать слуг, ни напасть на нас. А что мог нагой мужчина против двух вооруженных людей, к тому же обученных сражаться?

– Решением Инквизиториума, представленного здесь и сейчас Мордимером Маддердином, функционером Святого Официума, вы будете отосланы в Хез-хезрон и там подвергнетесь тщательным допросам, – продолжил я, не обращая внимания на ее крики.

– Про-о-очь! – завыла Анна и наверняка добавила бы еще кое-что, если бы маркграф ласковым жестом не прикрыл ей рукою рот.

– Это уже конец, – сказал спокойно.

– Нет, господин Ройтенбах. Начало. В Хезе вы начнете читать книгу, с каждой страницей которой все сильнее возлюбите Господа.

– Я действовал согласно совести дворянина, имперского подданного и создания Божьего, – произнес он с отчетливой гордостью в голосе. – Может, я и ошибся, но, уверяю вас, не от недостатка веры.

Ха, много было таких, кто и на палаческом столе продолжал твердить, как сильно он любит Господа. Вот только просто любви к нашему Творцу и Избавителю – недостаточно. Господа можно любить так, и только так, как того требует Церковь, поскольку любовь любого другого рода – се грех. Любовь не может быть безумной, беспорядочной или горячечной. Ибо тогда она становится похожа на реку, что своими разливами рушит дома и убивает людей. Наша святая и неделимая Церковь точно очерчивает границы Божьей Любви, а тот, кто границ этих не блюдет, может стать причиной опасного наводнения.

– Вас выслушают, – уверил я его. – Инквизиторы положат на одну чашу весов ваши грехи, а на другую – добрые дела. И коль вы уверены, что их – больше, можете быть спокойны за свое посмертие и за избавление души.

Я еще не встречал человека, в глазах которого после того, как скажут ему эти слова, не появился бы страх. Так же было и с маркграфом. Я почти услышал, как он спрашивает себя, что же такого благородного он совершил и как станет объясняться пред лицом Господа. Я же разве что мог утешить его мыслью, что пусть бы даже он всю жизнь постился, умерщвлял плоть, содержал монастыри и церкви, помогал убогим и окормлял голодных, но когда бы хоть раз нарушил Божий Закон – уничтожил бы все, что создал ранее. Ибо разве станем мы наслаждаться кубком сладкого вина, коли брошена туда хотя бы и щепоть полыни? Да и мой Ангел-Хранитель сказал некогда, что в глазах Господа мы все виновны независимо от наших поступков, и вопрос лишь в сроках и мере наказания. Наказания, которое неминуемо воспоследует. И отчего бы мне не верить своему Ангелу?

Анна отвела ото рта ладонь маркграфа.

– В чем вы нас обвиняете?

– В похищении семи девиц с целью подвергнуть их демоническим ритуалам. В чернокнижничестве и ереси. И пока хватит – об остальных грехах расскажете нам сами.

– Господин Маддердин, – сказала она уже спокойно. – Вы ведь говорили, что желаете быть моим другом, верно?

– И я до сих пор им остаюсь, – уверил я ее.

– Тогда я должна вам кое-что объяснить… – Анна прервалась и взглянула на Курноса. – Оставь нас одних, – приказала резко.

Что ж, нужно быть твердым орешком, чтобы приказывать Курносу. Он, однако, только скривился – и даже не вздрогнул. Анна повернулась ко мне:

– Сделайте это для меня.