Ловцы душ

Я осознал, что она уже могла меня убить – или по крайней мере попытаться это сделать. Но она понимала, что смерть моя только усложнит дело. Проще было делать вид, будто ей нечего скрывать, чтобы инквизитор, убедившись в фальшивости доноса, вернулся домой. И этот план едва не удался. Ведь обеспокоился я лишь из-за двух вещей: случайного разговора, услышанного Курносом, и магического барьера, возведенного в подземельях. Если бы не исключительная память моего товарища и не моя уникальная способность передвигаться в замирье, все бы совершилось согласно плану Анны.

– Твой отец помогал Маврикию. А значит… он знал правду, верно?

– Мой отец ненавидит императорский род, – сказала Анна. – Некогда мы были богаты, предки наши – в первом ряду рыцарства. А теперь от этого не осталось ничего…

Что ж, по крайней мере, довел их до этого не Светлейший Государь. Но, как видно, Матиасу Хоффентоллеру необходимо было найти себе врага.

– Донеся на тебя, он выдал себя самого. И как он мог не понимать, что, начнись расследование, ты раскроешь его роль в этом заговоре? Он что же, совершенно утратил разум?

– Он полагал, что уже само ваше присутствие склонит меня к возвращению, – сказала Анна. – Что я испугаюсь расследования. Что я вернусь, не исполнив ритуала, а он отошлет вас прочь с солидным гонораром. Но я уверена, что он имел и запасной план, если бы этот не удался.

– И какой же?

– Ищи ветра в поле, инквизитор, – рассмеялась она внезапно. – Не думаю, чтобы хоть кто-то из вас сумел найти моего отца. Он ведь уже продал все, что у него было. Дом, луга, поля, лес, село. А теперь уже наверняка сбежал. Так или иначе – а он выиграл.

– Я осмелюсь все же верить в действенность Святого Официума, – не согласился я.

Знал, что раньше или позже мы найдем Хоффентоллера. Разыскные листы на него будут разосланы по всей Империи. Доберутся до самых дальних отделов Инквизиториума, до приходов, монастырей, получат их юстициарии, городская милиция и купеческие гильдии во всех городах. А еще мы воспользуемся неофициальной помощью тонгов – многочисленной и умело действующей преступной организации Империи. Даже превратись Хоффентоллер в рыбу, мы найдем его под водой, а обернись птицей – отыщем в небе. От справедливости, отмеряемой Инквизиториумом, не было, нет и не будет возможности сбежать. А когда отыщем Хоффентоллера – найдем и его бесценные книги.

– Не хочу сомневаться в правдивости ваших слов, как не желаю сомневаться в искренности ваших намерений. И все же вы совершили преступление. И отчего бы вам было не прийти в Святой Официум, просить спасения и совета? Отчего не переложили бремя со своих плеч на плечи инквизиторов? Ведь Господь вылепил нас для того, чтобы мы смиренно служили всякому, кто возжелает нашего служения…

– И всем, кто еще не знает, что желает именно этого, – завершила ироничным тоном Анна.

– Дитя мое, у тебя еще будет время и возможность наговориться вволю, – ответил ей я.

– Послушайте, мастер, – Ройтенбах взглянул на меня. – Все закончилось, но ведь никому не причинен вред. Отчего бы нам не позабыть обо всем этом деле?

Я рассмеялся.

– И как вы собираетесь компенсировать мне такую потерю памяти? Нет-нет, маркграф, – махнул я рукою, даже не дожидаясь ответа. – Ничего не выйдет. Как бы я мог целовать распятие теми же губами, которыми просил у вас взятку? Хоффентоллер уплатил мне пятьсот крон за проведение следствия, и могу сказать, что я отработал эти деньги до последнего грошика.

Маркграф смотрел на меня, но во взгляде его не видно было отвращения. Быть может, только горечь поражения.

– Вы уничтожили нас за пятьсот крон! За горсть иудовых сребреников! – крикнула Анна.

– А если б я уничтожил вас за пятьсот тысяч, была бы какая-то разница? Кроме того, не я вас уничтожил. Вы сами себя уничтожили, я же лишь уберег вас от полного падения.

– Полного? Что худшего вы могли сделать? – в голосе ее были злость и насмешка.

– Худшим могло быть лишь одно: реши вы, что, используя темные силы, принесете миру добро. Потому что это – ложь, Анна. За все когда-нибудь приходится платить. И порой цену столь страшную, что и представить себе невозможно. Вы же, полагаю, будете всего лишь допрошены и сожжены на костре, потому можно сказать, что из этой жесточайшей проблемы вы сумели выйти почти целыми.

– У нас здесь сорок человек! – крикнула она. – И ты совладаешь с ними с твоими тремя головорезами, Маддердин?

– Вы ведь понимаете, господин Ройтенбах, верно? – глянул я на маркграфа.

Тот кивнул.

– У нас нет сорока людей, Анна, – сказал ей ласково. – У нас уже нет никого, кроме нас самих.

Вот уж мудрый человек! Слуги, дворня и солдаты теперь должны были думать лишь о том, как спасти собственную шкуру, а не о том, как спасать своего господина.

– Но… – голос женщины сломался.

Боже, прости мне мою слабость, но я почти полюбил маркграфа Ройтенбаха. Не хотел ему объяснять, что его вера в то, что они с Анной все еще любят друг друга, вскоре будет подвергнута суровому испытанию.