Я решил, что близнецы будут охранять подвалы, а мы с Курносом отправимся в спальню маркграфа, чтобы арестовать его и Анну. И я полагал, что, как и в большинстве случаев, достаточно будет арестовать главного, воззвать к доверию Святому Официуму, пригрозить наказанием за сопротивление и пообещать награду за помощь, чтобы все принялись покорно исполнять мои приказы. Ибо охранять меня должна была не сила оружия, но уважение к моей профессии. Все знали, что поговорка: «Когда гибнет инквизитор, черные плащи пускаются в пляс» – более чем правдива. За смерть инквизитора отвечали не только виновные, не только их ближайшее окружение, но и семьи. Их друзья. Их знакомые. Их соседи. Поэтому инквизиторов убивали редко, разве что от ненависти люди уже вовсе не понимали, что творят. Из собственного опыта я знал, что такое случается нечасто. Сопротивляться склонны лишь безумцы или истинные еретики, знающие, что их ничто уже не спасет от узилища и допросов. Или – порой – сильные сеньоры, считающие, что их спасут связи при императорском, папском либо епископском дворе. Зато всякий, кто чувствовал в себе хотя бы зерно невиновности, жаждал убедить представителей Святого Официума, что это зерно – на самом деле неподъемный валун. «Я ничего не знаю», «я всего лишь исполнял приказы», «меня заставили», «наверное, меня очаровали»… всякий старался использовать эти аргументы. Но стоило встать против инквизитора с мечом в руках – и ни одно из этих объяснений уже не даст тебе и тени защиты. Сопротивление Инквизиториуму можно сравнить с борьбой с приливом. Даже если первая волна маленькая, ты должен понимать, что в конце придет куда большая – и захлестнет тебя с головой. А моим делом было убедить людей, что стоит покориться и первой волне.
– Пойдем, – приказал я Курносу.
Я снова повелел Мартину вести нас, и мы, ни с кем не встретившись по дороге, добрались до спальни маркграфа.
В коридоре на лавке сидели двое молодых охранников. Как и прежде, я задал себе вопрос: всегда ли их обязанностью было стеречь комнату – или они получили это задание из-за моего присутствия. Оба дремали, опершись головами о стену. Когда мы приблизились, я заметил, что Курнос вынимает нож.
– Не убивать! – прошипел я ему.
Сам же схватил одного из стражей за волосы и стукнул о стену. Тот даже не пискнул.
– И какое слово в приказе «не убивать» ты не понял? – спросил я миг спустя, глядя на рану в горле того, кем должен был заняться Курнос. Кровь из перерезанной артерии брызгала на пол.
– Да оно как-то само, – буркнул мой товарищ. – Пока то, пока се…
Я знал, что Курнос хотел его убить. Знал, что он сознательно ослушался приказа. Вот только было не время и не место, чтобы учить подчиненных дисциплине. Да и что б мне с ним делать? Ругать перед дверьми спальни маркграфа? Поэтому я только похлопал Курноса по плечу.
– Будь осторожней в будущем, мой мальчик, – сказал ему. – Очень тебя прошу.
– Как скажешь, Мордимер, – ответил он.
Я подозревал, что Курнос главным признаком силы и власти считал возможность отобрать у кого-нибудь жизнь. И время от времени ему приходилось давать волю своим чувствам. Но ведь нет ничего более обманчивого, милые мои! Признак силы и власти – это возможность дарить кому-нибудь жизнь или даже сделать так, чтобы несостоявшаяся жертва даже понятия не имела, кому и чем она обязана. Ибо сложнее всего победить в молчании и радоваться этой победе в полной тайне.
Конечно, я здесь не имею в виду инквизиторские дела: целью наших поступков всегда является спасение. Опорожнить кубок скисшего вина и наполнить его водою спасения. Такими кубками были еретики, богохульники и отступники, а мы, в поте лица своего и презрев мнение черни, находили наивысшую радость в том, чтобы уста закоренелого противника веры начинали искренне и с радостью славить Господа. Самого прославления добиться довольно просто, а вот над искренностью произносимых слов следует изрядно потрудиться…
Я надеялся, что маркграф не закрыл двери на засов, поскольку это были воистину мощные створки. Не думаю, что мы сумели бы их выбить без помощи топоров, а то и тарана. А я не намеревался прибегать к штурму. Хотел провернуть все чисто и спокойно. Чисто уже не получилось, учитывая, что мы стояли в луже крови, вытекавшей из перерезанного горла стражника, но, по крайней мере, мы могли попытаться соблюсти тишину. Я легонько нажал на ручку. Если не уступит моему напору, придется ждать, пока Ройтенбах сам не отворит дверь – или чтобы выйти из комнаты, или требуя принести вино и еду.
К счастью, ручка поддалась. Сквозь щель между дверью и косяком я увидел слабый огонек. Значит, они еще не спали или же заснули при горящей свече. И тогда я услышал звуки, свидетельствовавшие, что маркграф и Анна сейчас очень заняты и что существует лишь малая вероятность, будто они следят за дверью в спальню.