Вход в подземелья никто не охранял, однако я знал, что в комнате за лестницей будут как минимум двое. Да это и понятно. Ведь именно здесь находился не только проход к захваченным девушкам, но и двери к арсеналу, складам, коптильне и погребку с винами. И маркграф наверняка повелел, чтобы кто-то все это стерег, справедливо полагая, что не стоит надеяться лишь на качество замков. Я только не знал, всегда ли здесь ставят стражников или поводом был мой визит. Но намерений спрашивать у меня не было.
Я шагнул на ступени.
– Господин маркграф, – сказал громко, глядя на уходившую в темноту лестницу, – ваши люди на посту. Поздравляю! Похоже, я проиграл, – пояснил стражникам, стараясь улыбаться широко и искренне. Те встали, поглядывая на меня с удивлением, но без подозрительности. – Господин маркграф утверждал, что вы настороже, а я – что наверняка спите, пьете или трахаете девок. Сто крон из-за вас проиграл, сучьи дети!
Они поглядели в сторону лестницы, ожидая, что вот-вот увидят идущего к ним Ройтенбаха. И на лицах их уже проступали гордость и ожидание похвалы. О, человеческая наивность! Первого из стражников лишил речи мой умелый пинок в пах, а вот второй оказался сообразительнее и быстрее товарища. Отскочил, но не успел вынуть меч, когда на него всем весом обрушился сбежавший по ступеням Курнос. Оба они с грохотом свалились на пол. Но поднялся один лишь Курнос.
– Связать, вставить кляп, забрать ключи, – приказал я.
Потом мы перенесли их в коптильню. Как очнутся, хотя бы насладятся чудесными запахами ветчины и колбас.
– Хорошо, парни. Первый, Второй – наверх и следите, чтобы ни один сукин сын не вошел в подземелья. И следите, чтобы Мартин никуда не убрел. Курнос – за мной.
Третий ключ из тех, что я опробовал, подошел к нужной нам двери. Курнос, однако, задержался на пороге.
– Что? – глянул я на него.
– Боль, – сказал он.
– У тебя что-то болит?
Курнос глянул на меня, словно на идиота:
– В этих стенах боль, Мордимер.
Курнос умеет читать прошлое, отпечатавшееся в стенах, особенно то, которое оставляют следы пыток, страданий и смерти. И слова его подтверждали мои видения – именно в этой части коридора привиделись мне тогда изломанные тела и страдающие лица. Здесь некогда должна была находиться пыточная. Может, дедушка Ройтенбаха не мог заснуть, пока не выслушает ежевечернюю порцию криков, стонов и мольб о пощаде? Я знавал человека, который называл пытаемых людей своими лучшими певцами. Что ж, кардинал Бельдария, именуемый Дьяволом из Гомолло, закончил худо, а ваш нижайший слуга приложил к этому руку. Бельдария хотел и меня обучить таким песням, но попытка не удалась.
Однако я постарался отвлечься от прошлого. Главное – в этих стенах убили и замучили множество невинных людей. Ибо виновные не оставляют столь сильного следа: ведь их души знают, что заслужили страдание и смерть.
– Но это было давным-давно, – добавил Курнос.
А вот это утешало, поскольку означало, что ни одной из девушек еще не причинили зла, а значит – богохульный ритуал пока не был проведен. Означало это также, что маркграф Ройтенбах не слишком любил пытки, и это хорошо о нем говорило. Я одобрил столь рассудительное поведение, поскольку и сам я – человек, не любящий причинять боль ближним, если она не ведет к высшей цели.
Коридор поворачивал направо, и я выглянул за угол. У дверей сидели двое стражников. Не были настороже. Один дремал с головой на руках, второй вырезал деревянную фигурку, чуть высунув язык. Вот ведь, человек искусства…
Проблема была в одном: стражники сидели в нескольких шагах, и я опасался, что они успеют поднять тревогу прежде, чем мы до них доберемся. Я отчетливо видел веревку, идущую к потолку, и дал бы руку на отсечение, что она соединена с колоколом наверху. А мне совсем не хотелось, чтобы нам на голову свалилась стая рубак маркграфа. Хотел провернуть все дело быстро, четко, чисто и без лишних жертв. Конечно, если таковые будут, никто не станет плакать, но к чему сразу устраивать бойню? В конце концов, я был в замке лишь гостем, а гостю не стоит платить за гостеприимство хозяина убийством слуг, поскольку это было бы весьма неделикатно и невежливо.
Курнос вынул нож.
– На три-четыре? Ты – того, кто спит, я – второго…
Он лишь шептал, но шептал, склонившись к моему уху, поэтому запах гнили из его рта был слишком явственен. И я решил разыграть все по-моему.
– Гвозди и терние! – крикнул громко, выходя из-за угла. – Где здесь выход?
Спящий стражник вскочил, второй отложил фигурку.
– Где здесь выход, спрашиваю? – Я сделал еще пару шагов. – Мне что, срать прямо под стеной?
И я был уже перед ними. Соня получил локтем в горло, резчика я ударил кулаком в подбородок. Оба угасли, будто свечки, утопленные в миске с водой.
– Ну и что? – спросил я Курноса. – Сразу – и убивать?