Человек, не обладающий специальными способностями, которыми обладали некоторые из инквизиторов, наверняка склонился бы к запугиванию или подкупу. Но я не думал, что одно или другое завершится удачей. Недаром же в замке меня окружали лишь слуги, ума у которых было не больше, чем у выученного пса. Но оставалась еще одна возможность: в нашей славной Академии Инквизиториума обучали одной методе, которая позволяла на короткое время получить контроль над сознанием другого человека. Скажу честно, ваш нижайший слуга не слишком хорош в этом искусстве, да и учитель мой остерегал, что лишь немногим из нас дано сломить волю человека, который попытается сопротивляться. Но именно здесь глупость приставленных ко мне слуг могла пригодиться. По крайней мере, я решил опробовать сей метод, хотя последний раз применял его еще в Академии, и пришлось немало попотеть, вспоминая ритуал. Учитель убеждал нас, что в этом умении нет ничего от темной магии (ибо разве позволили бы нас такому учить – в ином-то случае?), что это лишь искусство, которое позволяет более высокому разуму торжествовать над разумом низшим.
Однако прежде, чем заняться этим, надлежало проведать Ройтенбаха и рассказать ему, как прошел визит к Хоффентоллеру. Хотя, говорю как перед Господом, без урона всему делу я мог сказать куда как немногое.
– О, господин Маддердин, – увидев меня, маркграф улыбнулся. – Как ваш визит к моему дорогому будущему тестю?
– Если говорить кратко – бесплодно, – ответил я.
– Вы рассказали о моих планах?
– Да, господин маркграф.
– И?
– Он показался мне повеселевшим, – ответил я согласно правде.
– Что ж, для начала, полагаю, и то хорошо… Выпьете вина?
– Не откажусь.
Он разлил вино в массивные золотые кубки. Мой был украшен рубинами, его – топазами. Оба наверняка стоили безумных денег.
– За любовь, – сказал он, поднимая кубок.
– За любовь к Богу, – согласился я.
– Я говорю о любви к женщине, – проворчал он.
– Я говорю о том же. Разве непонятно, что любовь к другому человеческому существу может опираться лишь на безграничную любовь к Богу? Если вы не полюбили Бога, то как можете любить существо, которое Он создал?
Маркграф отпил пару глотков и внимательно глянул на меня:
– А вы? Любили когда-нибудь? До боли и отчаянно? Навсегда?
– Конечно. Бога, слова Писания…
– Я говорю о женщине, – прервал он нетерпеливо.
– Такая милость мне не была дана, – ответил я после долгого молчания. – Или же, если посмотреть с другой стороны, меня не затронуло сие проклятие.
Ройтенбах смотрел на меня в задумчивости.
– Врете, – сказал наконец. – И сами об этом знаете.
– Хо-хо-хо, да вы читаете в сердцах людей, – засмеялся я.
– Скажите ей, что любите, пока не стало слишком поздно.
На этот раз надолго замолчал уже я.
– Конечно, – сказал я наконец. – Ибо мечта всякой дамы – общество палача-инквизитора.
– Значит, некая дама есть… – усмехнулся он, но потом снова сделался серьезен. – Но вы ведь не думаете о себе именно так.
– Я – нет. Но хватит и того, что другие – думают. И если вы кого-то любите, то не обречете его на подобную судьбу.
– Люди, – проворчал он. – Что вам за дело до людей? Что вам за дело до сплетен и злых языков? Что вам за дело до чего бы то ни было, когда вы знаете, что есть она, одна-единственная? Желанная, о которой мечтаешь, которая снится. Та, без кого не вздохнешь и лишь корчишься в спазмах безнадежности. Ибо и сердце ваше бьется лишь затем, чтобы ее рука лежала у вас на груди, а дышите лишь затем, чтобы ваше дыхание мешалось с ее.
–
– Нет, – ответил он, даже не вступая в спор.
Но я услышал, какова внутренняя сила в его отрицании, и чрезвычайно этому удивился.
– Кто она, господин Маддердин?
– Кто – «она», господин Ройтенбах?
– Наверняка – шлюха, в которую вы влюбились, посещая бордели…
Я даже не понял, когда успел схватить его за глотку и припереть к стене. Он же покраснел, но сумел прохрипеть:
– Иисусе, да отпустите же!
Я отпустил его миг спустя, злой на себя за то, что он сумел меня спровоцировать – причем раньше, чем я успел это понять. А такое с вашим нижайшим слугой случалось не часто.
Маркграф раскашлялся и прежде чем сумел хоть что-то сказать, прошло порядком времени.
– Мечом Господа клянусь… Ну и хватка у вас, – просипел он.
Я отступил на пару шагов и, поверьте мне, был изрядно сконфужен.
– Простите, что я пренебрег правилами гостеприимства.
Он отмахнулся:
– Я хотел лишь знать – и теперь знаю.
– Я спас ее, а она спасла меня, – сказал я, всматриваясь в стену за его головой. – Только раз ее обнял, верите? Это ведь не может быть любовь.
Почему я говорил ему все это? Может, оттого, что знал – он уже стоит над могилой.