– Э, ладно, – махнул он рукою. – Люди… Оно если и в крепостную стену попадет – и то пушкари радуются. Слышали их пословицу: «Стрелять – искусство, попадать – милость Божья»? Форма здесь превосходит содержание, господин Маддердин. Катапульты, мангонелы, требуше, онагры, аркабалисты – о-о, вот это оружие! У пушек нет будущего, уж поверьте мне. Они – лишь минутная мода. И к тому же – крайне, – он воздел палец вверх, подчеркивая важность своих слов, – дорогая.
– Да вы знаток, – покачал я головой. – Ну ладно, хватит, насмотрелись. Едем дальше.
Мы ездили околицами весь день, и я мог убедиться, что императорские солдаты многочисленны, прекрасно вооружены, дисциплинированы и не жалуются на недостаток провианта. Пообедали мы на постое у одного из генералов, который принял нас даже слишком сердечно, особенно учитывая, что были мы в епископских цветах.
Говоря откровенно, я не думал, что Его Преосвященство – или хоть кого-нибудь в Хезе – будут интересовать мои рапорты, но намеревался исполнить все, что мне приказали, даже если это бессмысленно и никому не нужно. Был уверен, что у епископа в Хайме есть свои шпионы, я же выполняю роль ярко горящей лампы, на свете которой должен сосредотачиваться взгляд императорского двора. Все же действительно важное будет, как и всегда, скрываться в тени.
Я задумался лишь о том, что написать об императорской наложнице. Каких-либо упоминаний о Внутреннем Круге Инквизиториума, конечно же, нельзя было допустить. Но должен ли я сообщить епископу, что помню особу, которая выдает себя за трапезундскую княжну, как проститутку из Хез-хезрона? Все же я решил написать о ней ровно столько, сколько о ней говорили. Она – красива, он – влюблен, результатом могут оказаться серьезные политические пертурбации… Если император доведет дело до брака со своей наложницей, Совет точно сойдет с ума.
А о настроении польского короля, когда ему донесут, что Светлейший Государь отказался от руки его дочки, я не желал даже и думать.
Итак, ночью я приготовил письмо Его Преосвященству, в котором описал как сплетни, так и факты, не выходя, впрочем, за рамки сухого рапорта, поскольку не хотел, чтобы Его Преосвященство посчитал, что я пытаюсь быть фамильярным. Также я крайне подробно изложил беседу с легатом Вероной, зная, что папский легат именно этого и хотел.
Она расчесывала у зеркала золотые волосы. Я видел лишь стройную линию ее спины – до места, которое было прикрыто обернутым вокруг полотенцем. Я приподнялся на постели и хотел произнести ее имя, но не смог. Беспомощно смотрел, как она откладывает щетку, встает с кресла и выходит из комнаты. Шла на цыпочках – пол, как видно, был холодным.
Я напряг все свои силы, чтобы крикнуть, но не смог произнести ни слова. Она исчезла за дверью. Я сжал кулаки и тогда услышал громкий стук. Понял, что это – уже не сон, и, как всегда, пожалел, что проснулся. Сполз с постели и отворил дверь. Передо мной стоял придворный, одетый в императорские цвета.
– Император вызывает вас, капитан. Сейчас же! Будет ждать перед воротами, – только и прокричал, а в следующий миг я уже слышал стук его сапог по лестнице.
– Хорошо, хорошо, – проворчал я сам себе и начал поспешно одеваться.
Постой Светлейшего Государя располагался в доме самого богатого хаймского купца: по сути, даже не дома, а дворца о двух крыльях, окруженных садом. Мы миновали многочисленную стражу и остановились в широком дверном проеме, изукрашенном химерами, грифонами и драконами.
Посланник прошептал что-то на ухо придворному, который стоял у дверей, а потом поспешно удалился. Придворный кивнул солдатам, те ухватились за ручки дверей и потянули их в стороны.
– Капитан Мордимер Маддердин, глава епископской стражи, – объявил глашатай, вводя меня в зал.
Я заметил, что разговоры смолкают и все поворачиваются к нам.
С полной уверенностью можно было сказать, что мне здесь не рады. Мы, инквизиторы, – люди простые и скромные, не любим отражать блеск окружающего нас мира. Мы желали бы смиренно стоять в тени, внимательно следя за поступками ближних и моля, чтобы Господь направил их на верную стезю. А если потребуется, то и сами с безбрежной любовью помогаем грешникам в борьбе за освобождение их душ. Но теперь я шел к императору, сосредоточив на себе все внимание его сеньоров, придворных и солдат.
Я думал, что владыка даст мне аудиенцию, ни к чему не обязывающую, – в присутствии всего нескольких офицеров либо придворных. Оказалось же, я попал в самый центр бури. И что оставалось делать, как не строить хорошую мину при плохой игре?
Я встал на одно колено и склонил голову.
– Милостивые государи, – сказал, – капитан епископской стражи Мордимер Маддердин покорно извещает Ваше Императорское Величество о своем прибытии.
– Встань, встань, капитан, и подходи ближе, – услышал я сильный, твердый голос – и даже ощутил в нем тень вежливости. А может, мне просто хотелось ее услышать?