– Ах ты падаль! – Пьяный дворянин пошел на меня с рукой на мече (клинок до половины вышел из ножен) и со смертью в глазах.
– Ты оскорбляешь наше величество, – холодно сказал император, и слова его были направлены не на меня, а на пьяного мужчину. – Как смеешь ты хвататься за меч пред лицом своего сюзерена?
Дворянин смешался, принялся бормотать извинения, потом, низко кланяясь, отступил в толпу.
– Наш отец много лет назад простил вину всем, кто принимал участие в том несчастливом бунте, – сказал император. – Хотя признание участия в нем, – взглянул он на меня, – не кажется мне слишком рассудительным.
– Молю о прощении, ваше величество, – я снова глубоко поклонился.
– С другой стороны, в зале, наполненном дворянами, это можно считать проявлением исключительной отваги, – договорил Светлейший Государь и подождал минутку, чтобы собравшиеся уразумели, что к чему.
Кто-то громко рассмеялся. Был это толстый пожилой человек с пурпурным лицом, одетый в кафтан, стоивший наверняка больше, чем мой годовой доход. Золотая цепь, спадавшая на грудь, была сплетена из звеньев толщиной в мой палец. Из ноздрей торчали клоки черных волос, густые брови соединялись над носом, а бакенбарды срослись с растрепанной бородой. Вылитый оборотень из сказок простецов. Был он пьян, а за его спиной я видел троих мужчин – молодые копии оригинала.
– Святая правда! – прогудел он басом. – Потому как у кого из вас, козоебов, такие яйца, чтобы в одиночку, на хлопском собрании признаться, что вы убивали их братьев и родичей?
– Мир! – крикнул император, увидев, что некоторым из присутствующих такое заявление пришлось совершенно не по вкусу. Я же, в свою очередь, задумался, кто же этот мужчина, который осмелился так вот говорить с сеньорами. – Мир между христианами! А тебя, капитан, ловлю на слове. Будешь сопутствовать мне во время битвы, чтобы из самого пекла составлял реляции своему епископу.
– Наипрекраснейшей реляцией стала бы та, которую мой человек мог бы принести Его Преосвященству, рассказав, как я отдал жизнь, защищая императора.
– Лучше жить с именем императора на устах, чем с ним – умирать, – сказал Светлейший Государь, я же подумал, что он куда более интересный человек, нежели можно было ожидать.
– Это верно: отважные живут недолго, – позволил я себе ответить. – Однако трус – не живет вообще.
Я услышал шум, свидетельствовавший, что собравшиеся не посчитали возможным насмехаться над этими моими словами.
– Правда, правда, правда… – задумчиво признал император.
Дал знак, что я могу идти, коему я и повиновался – сперва низко склонившись, а потом – пятясь, так и не повернувшись спиной к его величеству.
Аудиенция у императора заставила меня поволноваться. Но почувствовал я это, лишь когда покинул зал, ощутив, как липнет к спине мокрая рубаха. Руки тоже были влажными, а капелька пота скатилась по носу в уголок рта. Наверняка нынче я нажил себе множество врагов, но узнал также, что наше дворянство – по крайней мере, часть его – уважает людей, которые отважны настолько, чтобы не дуть на кипяток. Об этом свидетельствовала реакция толстяка-дворянина, который столь оригинально выступил в мою защиту. Впрочем, тому, кто намеревается задеть епископского капитана, стоит дважды, а то и трижды подумать – учитывая, что Светлейший Государь снизошел до вежливого разговора со мной.
В корчме меня уже дожидалась весточка от отца Вероны, поэтому я без промедления направился в его комнаты. Легат выглядел точно так же, как и во время нашей предыдущей встречи, разве только лицо его было еще более бледным да измученным.
– Садись, капитан, – приказал он.
Отхлебнул что-то из кубка, сглотнул и содрогнулся с явственным омерзением.
– Как прошла аудиенция? – спросил.
Я не сомневался, что его брат подробно передаст Вероне все, что случилось, потому и сам рассказал все с максимальными подробностями. Он хихикнул сухим, неприятным смешком, а потом закашлялся.
– А и хорошо ты им ответил, – сказал, отхаркнув в золотую плевательницу. – И как впечатления от поездки вокруг Хайма?
Я рассказал ему, что видел. О высокой морали, высокой дисциплине и о «Безумной Грете». Это его заинтересовало.
– Ха, – сказал. – Надо бы за ней приглядеть.
– Мой приятель высказал сомнение относительно действенности этой бомбарды, однако сам ее вид производит впечатление.
– Я слышал то же самое, – проворчал он. – Ну, поглядим… А тебя ждет интересный поход, – добавил, – раз уж император желает, чтоб ты вошел в его свиту. Прислушивайся там, капитан, и докладывай мне обо всем.
– Как пожелает ваша милость.
– А я пока останусь в Хайме, но хочу знать обо всем, что происходит, слышишь?
– Так точно. И – могу ли я задать вопрос?
Он дозволительно махнул рукою.
– Как ваша милость полагает, когда император отдаст приказ выступать?
Верона пожал плечами:
– Не раньше, чем сюда доберутся наемники и рекруты из Хеза, а мы ожидаем их дня через два-три. Но пока что… – поглядел он на меня внимательно. – Ты слышал о княгине Анне?
– Дочке Никифора Ангела? Да, слышал.