Ловцы душ

Встал, как мне и было приказано, и только теперь смог его рассмотреть. Император был молод и выглядел именно на свой возраст. Согласно последней моде, был коротко острижен, с выбритыми висками. На широком лице торчал большой, гордо устремленный вперед нос – из того, что я знал, родовая черта всех Хокенштауффов. Над полными, девичьими губами он пытался вырастить нечто, что могло сойти за усы.

– Вы ведь были инквизитором, верно? – устремил на меня взгляд небесно-синих глаз император.

– Я им продолжаю быть, ваше величество, хотя Его Преосвященство одарил меня своим доверием и сделал капитаном стражи.

Стоявший подле императора сеньор фыркнул с явственным неудовольствием, а его седые торчащие усы шевельнулись, как у таракана.

– Это бесчестие, ваше величество, присылать к нам этого мясника, – проскрипел он. – Готов поспорить: Герсард был мертвецки пьян, когда подписывал приказ.

Я ничего не сказал – поскольку что было говорить? Однако трудно было не заметить: как Церковь, так и Святой Официум не пользуются при императорском дворе избытком уважения.

– Милостивый император, – сказал кто-то из-за спины властителя, и только теперь я увидел худого человечка в черной рясе. – Осмелюсь решительно опротестовать необдуманные и обидные слова господина барона…

– Хватит! – император лениво поднял руку. – У нас есть и более важные дела. А ты, господин барон, – глянул он на сеньора, – постарайся не обижать представителей нашей святой матери-Церкви.

Ага! Похоже, я знал, кем был тот одетый в черное человечек, который отважился возражать словам барона. Императорский капеллан – Джуллиано Верона, брат достойного легата. Никогда ранее я его не видел, но слышал о нем достаточно, чтобы составить определенное мнение. И мнение это звучало так: «Держись от него подальше, Мордимер. А лучше – держись подальше от всей этой семейки».

Если папы сменялись, то Верона уже лет четыреста исполняли важные функции при папском дворе и участвовали в бесчисленных интригах. Наверняка они не были людьми, которых стоило иметь среди своих врагов.

– Скажи мне, капитан, что именно Его Преосвященство думает о нашем благословенном Церковью походе? – спросил император, хотя наверняка прекрасно знал ответ.

– Присоединяется в молитвах к тем, кто томительно ожидает триумфа истинной веры, – ответил я осторожно. – И благословляет тех, кто жаждет нести в мир крест и меч нашего Господа.

– Вместо того чтобы молиться, лучше бы вовремя присылал провиант, – рявкнул все тот же усатый барон.

– Не будем крохоборами, – император махнул рукою, и я подумал, что цвет его рыцарства навряд ли понял его слова. Но жест-то они наверняка уразумели.

– Напомни мне, епископ назначил тебя командовать сколькими сотнями людей?

– Простите, ваше величество, но епископская гвардия – де-факто лишь почетный отряд, – ответил я. – Однако я уверен, что в доменах Его Преосвященства продолжается набор рекрутов, и это даст вам тысячи новых воинов. – В комнате раздались смешки. – Я же призван всего лишь исполнять роль ушей и глаз Его Преосвященства, – добавил я искренне и громко. – Но если вы, мой господин, – я снова опустился на одно колено, – желаете послать меня и моих людей в бой, мы с радостью отдадим жизнь во славу Империи.

Один из сеньоров, скорее всего, пьяный, вылез вперед.

– Да я даже позволю связать себе руки за спиной – и то побью этого инквизитора, – он щелкнул пальцами. – Пинками погоню его домой.

– Я жду лишь позволения Светлейшего Государя, – сказал я, склоняя голову. – Мне уже приходилось убивать дворян под Шенгеном, так отчего бы не повторить и теперь?

В комнате установилась тишина. Болезненная и звенящая (если уж тишина может звенеть). Дворяне не любят вспоминать битву при Шенгене. Это правда: на второй день восставшие были разбиты и уничтожены, и потом их преследовали и гнали, словно диких зверей, увешав трупами все окрестные леса. Но в первый день дворянские матери получили вдоволь причин для рыданий.

Конечно, я несколько погрешил против истины. Я принимал участие в битве под Шенгеном, но попал туда не в первый, а во второй день. Мне было тогда четырнадцать, и я сбежал в леса от атаки тяжелой кавалерии. Не только не убил ни одного дворянина, но одному из них спас жизнь, убив собственных товарищей. И лишь благодаря этому стал тем, кем стал, и достиг того, чего достиг. Благослови тебя Господь, Арнольд Лёвефелль!

Отчего же я позволил себе столь, казалось бы, необдуманные и резкие слова? Дело в том, что бунт простецов, который закончился битвой при Шенгене, не был направлен против императора. Наоборот: бунтовщики шли в битву с именем Светлейшего Государя на устах и под имперскими знаменами. Это дворяне и сеньоры, немилосердно притеснявшие народ, стали тогда объектом ненависти – и народ шел в бой под девизом спасения императора от злых советчиков. Потому-то Хокенштауффены не преследовали тех, кто уцелел после разгрома, а старый император всегда умно и предусмотрительно заботился о своем добром имени среди простого люда.