Бедолага Хайнц должен был мысленно покраснеть, поскольку всегда хотел писать – и писал – о великой любви или о трагическом выборе, о ненависти и чести, о трусости и отваге, о преданности и подлости, а известность получил исключительно благодаря этой легкой и потешной комедии.
– Подходите, подходите к нам, господин комедиант, – пригласил император. – Внимательно глядите на все.
У Риттера было исключительно несчастное выражение лица, когда он снова садился в седло. Я знал, что его задело именование «комедиантом», хотя Светлейший Государь наверняка использовал это слово, чтобы выказать свое расположение.
– Мне больше всего понравилось, когда они лупили друг друга сковородками. – Император обратил лицо в сторону Хайнца, а тот просиял в улыбке. И я подозревал, что эта улыбка дорогого ему стоила.
– Покорнейше благодарю Ваше Императорское Величество, – ответил он.
– Однако теперь – время для чего-то большего, Риттер. Подумай об этом. Я и сам бы, наверное, посвятил происходящему пьесу, когда бы не мои неблагодарные обязанности владыки. Например, – он взмахнул пальцем и взглянул на солнце, скрытое за розовыми облачками – словно искал там вдохновения, – она красива и молода, он – отважен и благороден. Любят друг друга, но происходят из двух взаимно ненавидящих родов, которые скорее убьют их, чем позволят сыграть свадьбу, – выдохнул. – Неплохо, а?
– Гениально, Ваше Величество, – вдохновенно проговорил Риттер, который ведь был не только поэтом и драматургом, но и актером.
– Вот именно! – кивнул император с удовлетворением. – Подумайте над этим.
– Смею ли я посвятить эту пьесу Светлейшему Государю?
– После того как в канцелярии проверят ее содержание и дадут разрешение, – отозвался барон, не дожидаясь ответа владыки.
– О, конечно, господин Таубер, – согласился император. – А вы пишите, пишите, таланту не до́лжно лениться! Как там было в Евангелиях, Маддердин?
–
– Весьма мудро. И весьма справедливо. Мы будем за вами внимательно присматривать, – он снова взглянул на Риттера.
Тут как раз прискакал гонец с докладом о движении войск, и Светлейший Государь позабыл о нашем присутствии и начал оживленную дискуссию с приближенными.
– Видите? – шепнул я Риттеру. – Вот и тропинка к вашему положению императорского драматурга.
– Ага. – Я услышал в его голосе мрачную нотку.
Туман потихоньку отступал, и я увидел абрис взгорий, под которыми встали отряды Палатината.
– Смотрите, господа, хамы даже не могут воспользоваться позицией, – засмеялся барон Таубер. – Вместо того чтобы встать на склонах, они встали под ними. Когда ударим кавалерией – им некуда будет бежать.
Император легонько усмехнулся, но ничего не ответил. Тем временем я смотрел на ровные ряды палатинатской пехоты, вооруженной копьями и прямоугольными щитами. Стояли они в строгом порядке, сохраняя идеальные промежутки между солдатами и между отрядами. Это не была голытьба, как того хотелось барону. Это были тренированные солдаты, прекрасно знающие друг друга и своих командиров.
– Светлейший Государь! – со стороны рыцарских хоругвей прискакал задыхающийся гонец. Конь его танцевал, разбрызгивая грязь. Воин натянул повод. – Не хотят ждать!
Лицо императора исказилось гневом.
– Должны ждать приказа! – крикнул, поворачиваясь назад.
Я обернулся тоже, следя за его взглядом. Нашей пехоты не было пока видно и на горизонте. Впрочем, ничего странного: арбалетчики, несущие тяжелые щиты, двигались не просто куда медленнее конницы, но даже простых пехотинцев.
– Атакуют, – глухо сказал гонец. Мы все повернулись туда, куда он показывал.
Растянутая конная лава тяжеловооруженных рыцарей неслась прямо на позиции пехоты. Войска Палатината пришли в движение, я услышал дальний рев труб. Напряг зрение и заметил лучников, что выходят на покрытые туманом взгорья.
– Вот и конец, – засмеялся Таубер. – Сметут их. Пока придет пехота, все закончится.
– Мордимер? – император поглядел в мою сторону. – А ты что думаешь?
Барон фыркнул, недовольный, что владыка обращается ко мне со столь простым вопросом, но ничего не сказал.
– Я согласен, Светлейший Государь, – ответил я вежливо. – Сметут их. Только опасаюсь, что поголовье рыцарства в селах Вашего Императорского Величества в связи с этим чрезвычайно сократится.
Таубер дернулся в мою сторону:
– Как смеешь? – Я увидел, что лицо его темнеет от гнева.
Император удержал его взмахом руки и обвиняющее поглядел на рыцаря, который барону сопутствовал, – тот, услыхав мои слова, побледнел и положил ладонь на рукоять меча. Но под взором владыки отдернул руку и похлопал коня железной перчаткой.
– Поглядим, – пробормотал император.