Ловцы душ

Земля была мокрой, и тяжело снаряженные лошади, несущие столь же тяжело вооруженных всадников, с трудом набирали разгон. В лучах солнца я увидел первую волну стрел. И сразу же после – валящихся в грязь лошадей.

– Стрела из длинного лука пробивает пластинчатый доспех, ваши милости, – пояснил я, хотя не думал, что император об этом не знает.

Властитель все время легонько улыбался.

– Они не послушали меня, – сказал. – Хоть я твердо приказывал ждать.

Конечно, приказывал. Так поступил бы всякий командир в здравом уме. Только и того, что сеньоры решили, будто сумеют выиграть битву против городской голытьбы сами, без помощи пехоты и арбалетчиков. И я не предчувствовал – твердо знал, что они дорого заплатят за эту поспешность.

– А теперь – волчьи ямы, – позволил я себе предположить.

И точно, как на заказ, мы увидели, как земля под копытами коней проваливается. Первые ряды пытались сдержать галоп, но задние – только-только разогнались, думая перескочить западню. Случилось отвратительное замешательство, и в эту толпу ударил следующий залп стрел, посланный лучниками, стоявшими в безопасности, на склонах.

Я прикрыл глаза от солнца рукою.

– Прошу взглянуть, ваши милости, – сказал. – Живым никто не уйдет.

Из-за взгорья, слева и справа, галопом выезжала легкая конница Палатината, стараясь отрезать дорогу тем, кто избегнет ливня стрел и выползет из волчьих ям. Одновременно стройные четырехугольники копейщиков двинулись быстрым шагом вперед. Я с удивлением заметил, что их ряды оставались настолько же ровными, как и прежде – когда они просто стояли.

Я искоса глянул на барона Таубера и отметил, что тот закусил губу столь сильно, что по подбородку потекла струйка крови. Это меня позабавило, и я подумал: когда же дворяне усвоят, что атака тяжелой кавалерии на чужой территории против лучников и копейщиков с пикинерами – не лучшая идея. Особенно когда они сражаются против обученного войска под командованием опытных командиров, а не против наскоро собранной голытьбы. Оглянулся и заметил, что на горизонте наконец-то появилась темная линия императорской пехоты. Но – слишком далеко.

– Вот так да! – выкрикнул я, когда кавалерия Палатината сформировала полукруг в отдалении от императорского рыцарства, а всадники натянули короткие луки. Такого хода я не предвидел, но он сулил еще более быстрый конец представления.

– Это бесчестно, – побледнел Таубер. – Дворянин не использует лук, Светлейший Государь!

Я мысленно усмехнулся. Как видно, тактические знания барона были устаревшими, а дворяне Палатината разумно решили, что лук – настолько же хорошее оружие, как и всякое другое, и может служить не только как развлечение на охоте.

Прежде чем линия копейщиков ударила в тяжелую конницу, имперцы получили еще несколько залпов. Часть рыцарей пыталась ударить с разбега в линию копейщиков, другие в панике отступали, третьи хотели ударить в кавалерию противника на флангах. И каждая из этих идей была плохой.

– Если мне позволено сказать, ваши милости, я советовал бы отступить к нашим основным силам, – сказал я самым вежливым тоном, каким только смог.

Император глянул в мою сторону.

– Святая правда, Мордимер, – сказал он и натянул поводья коня. Махнул рукою. – За мной! – приказал холодно. Однако мне показалось, что уголки губ его все время пытались задраться вверх в скрываемой улыбке.

* * *

С формулировкой «живым никто не уйдет» ваш нижайший слуга несколько поторопился – как видно, мизерные военные познания не позволили мне оценить решительности тяжеловооруженного рыцарства и его боевого духа. В связи с этим до вечера в лагерь сползались недобитки рыцарства: потом подсчитали, что уцелело около ста восьмидесяти человек – едва ль десятая часть тех, кто начал гордую атаку.

Из лагеря же врага мы получили известия, что вчера погибло пятьдесят солдат, и это давало простое соотношение потерь в тридцать шесть к одному. Забавно. Что интересно, мне показалось, будто император был обрадован так же, как и я, хотя никому не давал этого понять, принимая уцелевших. Ни словом не попрекнул их за то, что посмели ослушаться его приказов.

И это еще не был конец того страшного – для некоторых – дня. Не знаю, отчего никто не предвидел, что солдаты Палатината могут перейти в наступление. Все полагали, что если уж к нам подтянулись отряды императорской пехоты, отряды наемников и легкая кавалерия, то враг не решится на такое безумство, как атака столь крупных сил. Но оказалось, что палатин Дюваррье – или, возможно, его командиры достаточно безумны. Они атаковали.

Ночь – лучшее время для нападения. Ночью никто не знает, против кого сражаться, насколько велики силы противника и откуда они идут. В ночи правят Страх и Ужас, два сына бога войны. Ночь наполнена стоптанными шатрами, криками ужаса, факелами, гаснущими в грязи, и криками умирающих. Ночью разрубаешь голову своего и отводишь клинок от горла врага. Ночью слышишь голос: «Спасай, друг», – и не знаешь, кричит это враг или друг. Ночью запутываешься в веревках шатра, а потом понимаешь, что это не веревки, а человеческие кишки.