Ловушка

Небо окончательно затягивает тучами, поднимается ветер. Эшли как раз пытается удержать рвущийся из рук зонт, когда к ним подбегает юноша, — совсем ещё молодой, едва ли на пару лет старше Джареда — помогает ей и вежливо улыбается.

— Меня зовут Джеймс, — улыбка не сходит с его лица. Русые волосы развеваются под порывами ветра, лезут в лицо. — Мы с вами ещё не виделись, но я — новый садовник поместья. Вам бы пройти в дом, а то погода портится. Как бы шторм не начался.

Три года назад за садом на Хемлок Айленд ухаживал пожилой мужчина, а с этим молодым человеком они, пропустившие несколько семейных собраний, не знакомы.

Он рассказывает им ещё что-то о признаках грядущего шторма, но слушает его теперь только Эшли. Джаред же замечает в одном из окон дома знакомое лицо. Он привлекает внимание Лили и зовёт её спуститься.

Закончилось собрание или нет, а он-то точно знает, что родители будут ещё какое-то время друг с другом спорить. Особенно в том случае, если завещание покажется кому-то несправедливым. А оно покажется.

Каждый попытается перетянуть одеяло на себя. И если Лили освободилась, значит процесс уже пошёл. Никто и не удивится, если за ужином их отцы вновь не будут друг с другом разговаривать. Точно так же, как и каждый год.

— Я вас предупредил, — напоследок подмигивает Джеймс, и бредет обратно в сторону поместья. Тяжелый металлический секатор болтается, пристегнутый к его поясу.

Ветер и впрямь становится холоднее, завывает всё громче. Темнеет, словно на остров раньше времени опускаются сумерки, и им приходится спрятаться в садовой беседке, не дожидаясь Лили.

Смогут ли они выбраться с острова, если начнётся настоящий шторм? Где-то вдалеке сверкает первая молния — кажется, будто за самым горизонтом.

Когда Лили наконец-то спускается в сад, держа в руках ещё пару зонтов, порывистый ветер едва не сбивает их с ног, а молнии бьют у самого пирса.

Кара: зрение

В столовой стоит напряженная тишина. Слышатся лишь звон посуды, громкие раскаты грома за окном да завывание ветра. Кажется, стоит кому-то произнести хоть слово — и за ужином разразится скандал, подобный тому, что произошёл пару часов назад в гостиной.

Собравшись за одним столом, Стоуны лишь изредка поглядывают друг на друга и пытаются делать вид, будто ничего не происходит. Чаще всего косятся на Лили — с недоверием, неприязнью и возмущением, а она не обращает на них внимания. Единственная не поднимает глаз, без особого интереса рассматривает содержимое тарелки и медленно ковыряет вилкой жаркое, не спеша есть.

Ей неуютно. У старших братьев есть дурная привычка подозревать в людях худшее, и сейчас — в этом она уверена — они размышляют о том, что она сотворила с отцом ради того, чтобы получить в наследство остров.

Жила. Слушалась. Любила. Лили не сделала ничего, чего не мог сделать любой из них, но они из года в год открещивались и от взглядов отца, и от его желания сохранить Хемлок Айленд таким, какой он есть. Она ещё помнит их громогласные заявления о том, что они превратят этот остров в прибыльный курорт, когда отец отойдёт от дел. Чему они удивляются-то теперь?

Лили тяжело выдыхает.

— Расскажи нам, Лили, — первым не выдерживает Кроуфорд, — чем ты, молодая и не способная содержать такой большой дом, не говоря уже об остальной территории, в одиночку, заслужила от отца такой щедрый подарок?

Они смотрят друг другу в глаза, и во взгляде старшего брата Лили замечает откровенную насмешку.

— Тем, что отношусь к нашему дому с уважением, — она едва заметно хмурится и крепче сжимает пальцами вилку. — Почитаю семейные традиции и не заявляю, едва переступив порог, что от острова давно пора избавиться. И тем, что я, в отличие от вас, следую правилам Спасителя и не отвергаю его помощь.

Стефан на другом конце стола с грохотом ставит на стол стакан. Удивительно, как тот не разбивается.

— Дорогая, теперь-то ты уже можешь отбросить нести эту чепуху, — с жеманной улыбкой говорит Элис. — Ваш отец уже несколько дней как помер, он уже не оценит твоих стараний. Не думаешь же ты, что кто-то из нас всерьёз воспринимал то, как он носился с этой верой в гигантского кальмара?

Лили сжимает руки в кулаки с такой силой, что белеют костяшки пальцев. Дышит часто и глубоко, старается успокоиться, но не может. Ей претит столь отвратительное отношение к вере — к тому, что они с трепетом хранят здесь десятилетиями. Она понимает, что им неоткуда знать о том, что умеет Спаситель. Им не узнать, не почувствовать на себе его благосклонности и любви. Потому-то никто из них прав на остров и не получил.

Но от понимания легче не становится. Она скрипит зубами от возмущения.

— Вашего невежества и Спаситель бы исправить не смог, — Лили пытается оставаться вежливой, но получается у неё из рук вон плохо. — Вы позволяете себе оскорблять не только то, в чём ничего не смыслите, но ещё и нашего отца — и считаете, что после этого заслуживаете хоть чего-то?