Политики, по крайней мере частично, учитывают динамику сложных систем, ведь они не утверждают, что общество можно регулировать «определенными вмешательствами» на основе «надежных познаний» в «установленных теорией рамках». Политика предпочитает сегодня говорить об «улучшении». У психотерапии с фантазиями о реализуемости очевидно меньше проблем. Она верит в возможность исследования и вторжения в психику, пытается из неясных вещей сделать предсказуемые, и наука поддерживает ее в этом ошибочном предположении. Конкретных людей нельзя подвести под одну научную или психотерапевтическую «гребенку», требуемую законодателем и навязываемую специалистами.
Человек всегда больше, чем то, что можно сказать о нем с точки зрения естественных наук, поэтому терапия получается не автоматически, а возможна только тогда, когда сходится множество факторов. К этому относится признание уникальности каждой личности, понимание своеобразия конкретной жизненной истории. Принимая за отправную точку ее не сводимую к схеме уникальность, следует прежде всего изжить веру в полную реализуемость и стандартизацию, чтобы открыть глубинные слои человеческого кризиса смысла 81
.В нашем индивидуализированном мире нельзя паушально передавать смысл и ориентиры. Поскольку современная жизнь бесконечно разнообразна и, как следствие, общество индивидуализировано, возникла психотерапия. Что придает его жизни смысл и что дает ориентирование, понимает лишь сам человек. Он может это выяснить во время личного сопровождения и предложенных интерпретаций, а не по предписаниям заданных нормативов, пусть они и научно обоснованы.
Жизнь: слишком пестрая для простых концепций
Завершая тему моделей, концепций и видимой объективности, констатируем: психика современного человека столь непонятна и сложна, что психические модели не в состоянии адекватно отобразить даже ее отдельные стороны, а нормы лечения практически не обеспечивают поддержку при преодолении расстройств. Жизнь стала слишком пестрой для обобщающих моделей и предварительно заготовленных схем лечения.
Модели «одной» личности, «целостной» личности, «настоящего» характера, представления о возможности целенаправленного вторжения в психику применяются все меньше и в принципе остались в прошлом.
В самом деле, мне кажется анахронизмом, когда без колебаний пускают в ход претензии на унификацию, пропагандируют неприемлемые требования идентичности, имея дело с конкретным человеком, или говорят о вмешательствах вместо неопределенных возбуждений 82
.Конечно, я не допускаю двуличных намерений у каких-либо психотерапевтов. Все хотят вылечить человека и помочь ему стать психически здоровым. Прямо говоря, до сих пор не встречал этого психического йети. Напротив, вокруг полно людей, которые явно носят маски и при этом прекрасно себя чувствуют. Какой диагноз получил бы, например, Карл Лагерфельд? Возможно, массивное нарциссическое расстройство, но Лагерфельд чувствовал себя в своей тарелке, и лишь он сам мог точно оценить свое состояние. Не говоря уже о других невротиках, которые, не стесняясь, демонстрируют странное поведение и принципиально избегают психотерапевтов, о художниках и политиках, менеджерах и самопиарщиках, о людях, чей творческий потенциал обогащает социальную жизнь. Легко представить, как обеднела бы наша культура, если бы эти люди связались с психотерапией.
Индивидуализированный человек разрабатывает манеру поведения, не помещающуюся ни в одну из психических моделей. Я помню еще те времена, когда с психологической стороны критиковали или высмеивали пары в возрасте 40 или 50 лет, рожавшие детей. Не прошло и 30 лет с тех пор. В глазах прежних поколений было «правильное время» для родительства, и поздние дети не попадали в разработанные психологами фазы развития партнерства и детства. То же самое относится к теме развода: психологи приводили множество аргументов против развода родителей, якобы для блага детей, не способных сопротивляться подобной лицемерной защите, но сегодня мы знаем, что дети разведенных родителей имеют также и преимущества и что для детей нет ничего хорошего в том, что им приходится жить в пошатнувшемся браке, который родители сохраняют исключительно ради них.