Тот снял низкие, собранные в гармошку сапоги, аккуратно, стараясь не пачкать пол, поставил их в угол, и надел смешные, вырезанные из бука, туфли без задников. После чего с деревянным стуком прошёл к своему столу и с кряхтением умостил седалище на место. Это был полный коротконогий человек с мясистым, покрытым сизыми прожилками, носом, отвислыми щеками, и причёской, достойной послушнейшего из монахов – жизнь сама образовала в его волосах тонзуру прямо на темени.
Какое-то время Борух молчал, бессмысленным взглядом осматривая лежащие перед ним бумаги, затем птичьим движением повернул голову к Совиньи.
– Вы знаете, что я вам хочу сказать? – спросил он.
Неизвестно, что спросивший ожидал услышать в ответ, потому что тут же ответил сам.
– Мой брат, Мордехай, который имел некоторый гешефт с жителями Китая, говорил, и у меня нет причин ему не верить, что у его партнёров есть одно своеобразное проклятие. Когда те хотят сказать недругу что-то очень страшное, то желают ему жить в эпоху перемен. И вы знаете, с каждым днём я всё больше понимаю китайцев. Подозреваю, что они-таки правы…
Василий молча с интересом смотрел на собеседника. Тому не нужны были ответы, или реплики. Коган нуждался именно в слушателе. Свиньин подозревал, что, если его сотрудника не отвлекать, он будет способен на длительный многочасовой монолог.
– Когда я был немного моложе и гораздо волосатее, чем сейчас, – продолжал между тем Борух, – я носил лапсердак и пейсы, а голову, как и положено, покрывал кипой. О, я вам скажу, что это было замечательное время. Только о том, какая жизнь была в Гранаде ещё двадцать лет назад, я мог бы рассказывать до вечера и уверяю вас, молодой человек, что уже к ужину вы стали бы мне отчаянно завидовать.
Он тяжело вздохнул, посмотрел на столик у двери, где по заведённой англичанами традиции стояла спиртовка с чайником, сглотнул, но подниматься не стал. Вместо этого Коган зачем-то переставил чёрную от старой заварки глиняную кружку на своём столе, постучал по ней жёлтым ногтем и продолжил.
– О чём это я? – спросил он, видимо, сам себя, потому что тут же и ответил. – Да, о переменах. А начались они, когда к власти пришёл Боабдил.
Борух посмотрел на Свиньина таким взглядом, будто эмира на трон возвёл именно он, затем почмокал толстыми губами, будто проверяя работоспособность речевого аппарата.
– Боабдил начал насаждать магометанскую веру, и уже через год его правления мне пришлось переодеться в шальвары, пейсы сменить на бороду, а кипу на чалму. Но и это, как оказалось, не самое плохое, потому что кроме внешних атрибутов от иноверцев ничего не требовали. Я всё так же делал свой маленький гешефт, с которого платил, поверьте, далеко не маленький налог в казну. Думаю, эмиру было даже выгодно иметь в стране евреев, потому что за роскошь иудаизма нам приходилось отдавать немало полновесных динаров. Хотя, в чём здесь роскошь, я не понимаю до сих пор. Трудились мы, поверьте, так же, как и все, а то и гораздо больше. Ведь если правоверный мусульманин пять раз в день бросает работу, чтобы повернуться к востоку и добросовестно колотить лбом по джай-намазу, то последователи веры моисеевой не могут позволить себе такого попустительства. Но, как известно, в мире совершенства нет. И в этом я убедился, когда на место благословенного Боабдила пришли кастильцы.
Он почесал пальцем мясистый нос, сморщился, будто собираясь чихнуть, но, видимо, решил, что разговор важнее.
– Те сразу решили избавиться от всех, кто не верит в непогрешимость папы, – пояснил Борух. – И вот уже я ношу жостюкор, а бороду уменьшил до эспаньолки. Но и это не помогло. Многие покинули страну в первые же дни, потому что все были наслышаны о нетерпимости папы к любым представителям иных верований. За неполный год их правления я потерял столько, что впору ходить по знакомым с головой, посыпанной пеплом и читать тфиляим. Вы бы знали, молодой человек, как я радовался, узнав, что во второе своё пришествие Боабдил полностью сменил позицию в отношении иноверцев. Но увы, не с нашим счастьем такие радости. И вот я, немолодой уже человек, вновь линяю, подобно морскому крабу, и меняю уже привычные мне кастильские одежды вот на это.
Он зацепил пальцем полу короткого, по английской моде, камзола, который не прикрывал даже бёдра целиком, приподнял её, с неприязнью осмотрел, после чего отряхнул ладони друг о друга.
– Кто бы мне сказал ещё год назад, что я буду рядиться в эти срамные одежды, я бы того поднял на смех, – проворчал Борух.
– Мэтр Коган, – наконец, вставил своё слово Свиньин. – Давайте займёмся текущими делами. Поверьте, их накопилось немало.
Они вдвоём составляли, наверное, самое работоспособное подразделение вновь созданного городского совета. Лично Василий Свиньин полностью провёл перепись населения в Гранаде и принадлежащих ей землях. Хотя, стоит учесть, что преследовал он при этом свои личные цели. А именно, искал пропавшего друга.