Ловушка для Золушки

– Ты позволишь мне позаботиться о тебе? Знаешь, который час? Ты же умираешь от усталости. Я принесла тебе перчатки. Сними эти.

Она склонилась над моими руками, высокая, светловолосая, заботливая, и все, что она мне рассказала, вдруг показалось дурным сном. Она добрая и великодушная, а я не могла замыслить убить Мики – все это неправда.

Уже светало. Она взяла меня на руки и отнесла наверх. В коридоре, когда мы поравнялись со спальней прежней Доменики, я сумела только покачать головой. Она поняла и положила меня на свою кровать в той комнате, где она жила, пока я находилась в клинике. Мгновение спустя она уже сняла с меня халат, дала попить, наклонилась надо мной, дрожавшей под несколькими одеялами, подоткнула их и молча посмотрела на меня усталыми глазами.

Когда мы сидели внизу, я сказала ей, уже не помню, в какой момент, что хочу умереть. Теперь, против воли проваливаясь в тяжелый сон, я вдруг страшно испугалась:

– Чем ты меня напоила?

– Водой. Растворила в ней две таблетки снотворного.

Должно быть, она, как всегда, прочла мои мысли, потому что прикрыла мне глаза рукой. Я услышала, как она повторяет: «Ты сошла с ума, сошла с ума, сошла с ума», ее голос быстро отдалялся, я перестала чувствовать щекой прикосновение ее ладони, потом внезапно американский солдат в сдвинутой набок пилотке, улыбаясь, протянул мне плитку шоколада, а школьная учительница замахнулась линейкой, собираясь шлепнуть меня по пальцам, и тут я заснула.

Утром я осталась в постели. Жанна, уже одетая, прилегла рядом со мной поверх одеяла, и мы решили, что теперь будем жить на улице де Курсель. Она рассказала мне об убийстве, а я – о своих вчерашних открытиях. Теперь мне казалось абсолютно невероятным, что Франсуа не заметил подмены.

– Это не так просто, – возразила Жанна, – физически ты уже и не ты, и не Мики. Я говорю не только о лице, но об общем впечатлении. У тебя другая, чем у нее, походка, но и ты сама раньше двигалась по-другому. Кроме того, ты прожила рядом с ней несколько месяцев. В последние недели ты очень внимательно за ней наблюдала, чтобы потом подражать, и это чувствуется в каждом твоем жесте. Когда в первый вечер ты рассмеялась, я не могла понять, кто передо мной, ты или она. Самое ужасное, что я уже не помню, какой была она, а какой ты, я совершенно запуталась. Ты даже не представляешь себе, какие мысли приходили мне в голову! Когда я мыла тебя в ванной, мне казалось, что мы вернулись на четыре года назад, ведь ты стройнее Мики, а она тогда была почти такой же. Но одновременно я внушала себе, что это невозможно. Вы были одного роста, но совсем разные. Я не могла ошибаться до такой степени. Я боялась, что ты разыгрываешь комедию.

– Но ради чего?

– Откуда мне знать! Чтобы оттолкнуть меня и остаться одной. Я сходила с ума, потому что не могла говорить с тобой, пока ты обо всем не узнаешь. Комедию пришлось играть мне. Обращаясь к тебе так, словно ты действительно была ею, я совершенно терялась. За эти четыре дня я поняла одну ужасную вещь, хотя это упростило наши отношения: стоило мне услышать твой голос, как я уже не могла вспомнить голос Мики; стоило увидеть у тебя родинку, и я не знала, у кого из вас была такая – у тебя или у Мики. Воспоминания слились, понимаешь? Ты неожиданно сделала какой-то жест, и у меня перед глазами возникла Мики. Я столько думала про этот жест, что сумела убедить себя: я сама перепутала. Но правда в том, что ты действительно повторила типичный жест Мики наряду со своими, ведь ты неделями внушала себе: настанет день, когда мне придется вести себя точь-в-точь как она.

– Неужели этого хватило, чтобы Франсуа не распознал подмены? Не может быть. Я провела с ним полдня. Сперва он меня вообще не узнал, но вечером, когда мы сидели на диване, он битый час целовал и обнимал меня.

– Ты была Ми. Он думал про Ми. Он считал, что обнимает Ми. А кроме того, он по натуре шакал. Он никогда не обращал на нее внимания, он спал с ее наследством. Не нужно больше с ним встречаться, только и всего! Меня гораздо больше беспокоит твой визит к Франсуа Шансу.

– Он ничего не заметил.

– Я и не дам ему возможности что-либо заметить. Теперь начнется настоящая работа.

Она предупредила, что во Флоренции риск разоблачения гораздо выше. Ми прожила там много лет. В Ницце беспокоиться можно лишь о встрече с ее отцом. Внезапно я осознала, что должна буду увидеться с человеком, чью дочь я убила, должна кинуться ему на шею, как сделала бы она. А в той же Ницце мои родители до сих пор оплакивают свою погибшую дочь; они тоже наверняка захотят меня увидеть, чтобы я рассказала им про нее, они будут смотреть на меня с ужасом – и могут узнать!

– Не говори ерунды! – воскликнула Жанна, схватив меня за локоть. – Тебе не обязательно с ними встречаться. А вот с отцом Мики – непременно! Если ты слегка всплакнешь, это спишут на эмоции.

Но отныне тебе не следует думать о своих родителях. Ты, кстати, вообще их помнишь?

– Нет. А что будет, если вспомню?