Ловушка уверенности. История кризиса демократии от Первой мировой войны до наших дней

В результате они воспользовались иной стратегией. Нефтяной шок создал новые источники богатства на Ближнем Востоке: нефтедоллары, которые нужно было куда-то девать. Никсоновский шок ускорил рост офшорных рынков, которые могли извлечь выгоду из роста дерегулирования (самым гибким из этих рынков стало лондонское Сити; это был «офшор» в том смысле, что Сити не подчинялось национальной юрисдикции)[64]. Нефтедоллары через офшорные рынки переправлялись западными банкирами восточно-европейским правительствам в виде кредитов в твердой валюте, что позволяло последним субсидировать растущие ожидания своего, все более требовательного, населения. Это был смертельно опасный договор. Коммунистические лидеры наиболее «развитых» восточноевропейских государства – Восточной Германии, Венгрии, Польши, – надеялись на то, что смогут использовать «приспособляемость» (т. е. жадность) западного капитализма, чтобы выкачать у него средства на собственные нужды. Но все, чего они добились, – так это по уши увязнуть в долгах. Конечно, это не имело бы значения, если бы западный капитализм развалился, что он, собственно, по их мнению, и должен был сделать. Но если этого не случится, коммунистические государства окажутся в ловушке. Они набрали кредитов, чтобы прикрыть собственные слабости, и в случае угрозы разоблачения им некуда было идти, кроме как к тем же банкирам, чтобы попросить у них еще больше. Через какое-то время банкиры начнут отказывать, хотя бы потому, что им тоже нужно спастись от разорения. Восточный блок, говоря словами одного историка, превращался в «схему Понци» [Ferguson, 2010]. Но тогда этого почти никто не замечал.

В 1974 г. все разговоры о кризисе и надвигающейся катастрофе велись на Западе, где такие разговоры мало чего стоят. Тем временем в восточноевропейских режимах и в СССР постепенно назревал реальный долгосрочный кризис. Этим государствам не хватало приспособляемости, однако у них оставалась власть, позволяющая не сдавать позиций. На Западе продолжались тщетные поиски бескорыстных и смелых политиков. Говорили, что демократические лидеры слишком боятся своих избирателей, чтобы предпринять действия, нужные для их защиты. Но по-настоящему изматывающий страх распространялся в коммунистических режимах, которые не осмеливались признать свои ошибки. Вместо этого они застряли в этом срединном, промежуточном положении между самообманом и осознанным мошенничеством, надеясь, что случится нечто неожиданное и они будут спасены. Демократии, когда дело доходило до кризиса, были не сильнее автократий. Точно так же они не были целеустремленнее. Зато они были более хаотичными, более нервными, им было проще отвлечься. И поэтому-то их было сложнее контролировать. В 1974 г. эти качества помогли им спастись от худшей участи.

Итоги

В 1975 г. организация, назвавшаяся «Трехсторонней комиссией», опубликовала получивший широкую известность доклад под названием «Кризис демократии». Комиссия была создана в 1973 г., чтобы скоординировать подходы США, Западной Европы и Японии к общим угрозам Западу (демократическая Япония считалась теперь частью «Запада»). В итоговом докладе три автора – Мишель Крозье, анализировавший положение в Европе, Сэмюэль Хантингтон, писавший о США, и Иодзи Ватануки, ответственный за Японию, – сетовали на то, что в последние несколько лет внешние угрозы демократии совпали с внутренними. Демократия могла бы справиться либо с теми, либо с другими, но не с обеими. «Система, к

которой внешняя среда не предъявляла бы столь значительных требований, могла бы скорректировать дефициты, которые возникают в силу ее внутреннего действия», – писали соавторы в своем введении [Crozier, Huntington, Watanuki, 1975, р. 8–9]. С нефтяным шоком можно было разобраться без построения безответственной системы государственных финансов; точно так же можно было разобраться с демократическими государственными финансами, если бы не внезапный удар со стороны нефти. Именно комбинация этих неожиданных событий и долгосрочных трендов – вот что оказалось смертельно опасным.

К самым мрачным выводам из этой троицы пришел Крозье, французский социолог. Ответственность за беды демократии он возлагал на обычных виновников – инфляцию, отчужденную молодежь, пошлые скандалы, безответственных интеллектуалов. Демократические страны Европы попали в «порочный круг, который чрезвычайно сложно разорвать, не вступив в глубокую рецессию, риски которой невозможно принять ввиду слабости социальной ткани». Европейское Сообщество (предшественник Евросоюза) было слишком слабой центральной инстанцией, чтобы координировать коллективный ответ. Поэтому разные страны пытались самостоятельно нащупать свой путь, бросаясь от одной временной меры к другой. Какой-то период это могло работать, однако время было не на стороне демократии. «Эксперименты, – восклицал Крозье, – которые должны привести к успеху в долгосрочной перспективе, представляются слишком опасными в сегодняшней очень шаткой ситуации» [Ibid., р. 53–54].