Уотергейт был не единственным скандалом, с которым демократиям пришлось иметь дело в 1974 г. В мае Брандт ушел с поста канцлера Западной Германии сразу после дела Гийома, когда выяснилось, что один из самых близких его личных помощников был восточногерманским шпионом. Месяцем ранее Голда Меир, израильский премьер-министр, сложила с себя полномочия из-за захлестнувшего ее правительство потока обвинений и контробвинений касательно неготовности страны к войне Судного дня. В ноябре итальянский премьер-министр Мариано Румор оставил свой пост, преследуемый обвинениями во взяточничестве и коррупции. В декабре скандал привел к смещению японского премьер-министра Какуэйя Танаки. Обвиненный в коррупционных сделках, он решил уйти в отставку, чтобы не подвергать свою любовницу публичному унижению. Этот скандал сводился исключительно к сексу и деньгам – к конвертам, набитым купюрами, и гейшам.
Эти скандалы, естественно, сильно отличались по своим национальным особенностям и последствиям. В Италии демократия едва ли не свыклась с коррупцией, а потому от разговоров о скандалах там уже устали. Итальянцы были настолько хорошо осведомлены о слабостях своих лидеров, что, по словам одного обозревателя, достигли, казалось, состояния «циничной неуправляемости»[61]
. Итальянскую демократию на протяжении почти всей ее истории считали заслонкой западноевропейской: когда вскрывались какие-то темные делишки, об этом здесь узнавали первыми. В Японии публика тоже довольно-таки свыклась с идеей политической коррумпированности. Шок был связан с необычными разоблачениями; общество, построенное на соблюдении внешних приличий, посчитало разоблачение грехов премьер-министра чем-то одновременно соблазнительным и тревожным. Много было разговоров о необходимости восстановить стандарты японской общественной жизни, чтобы не допустить развития этой молодой демократии по пути Италии. Но было также и чувство, что, столкнувшись лицом к лицу с прегрешениями своих лидеров, японская демократия наконец повзрослела. Но это была иллюзия. Демократии никогда не взрослеют благодаря скандалам. Страсть к разоблачениям и конфронтации – признак того, что демократия достигла того состояния подростковой игривости, которое характерно для всех давно устоявшихся демократий.В Западной Германии история Брандта запустила новый виток самокопаний. Кем он был – злодеем или жертвой? Правда ли, что ошибочные суждения в его личных делах обессмысливают его политическое суждение относительно будущих отношений между двумя Германиями? Отставка Брандта, когда до нее дошло дело, произошла очень быстро: он ушел в течение двух недель после того, как Гийома арестовали как шпиона. Не была ли она слишком спешной? Одна из черт таких парламентских систем, как в Западной Германии, Израиле, Италии и Японии, в том, что скандалы, когда они набирают достаточную силу, могут сокрушить правительство в кратчайшие сроки; парламентских лидеров, как только их авторитет в достаточной мере ослаблен, можно быстро убрать. Тогда как агония Уотергейта частично была связана с тем, что история заняла много времени. Президентов сдвинуть с места очень сложно. «В парламентской системе, как, например, в Канаде, – написал один комментатор где-то за месяц до окончательной отставки Никсона, – США могли бы разобраться с Уотергейтом за два месяца после того, как дело вскрылось. Но с нашим негибким правительством нам пришлось дойти до состояния общественной беспомощности, что для великой нации унизительно. Унизительно и опасно». Другие сравнения были еще менее лестными. «Ни одна другая страна в мире, исключая разве что какую-нибудь диктатуру, не позволила бы этому дискредитированному человеку оставаться в должности до сего дня»[62]
.Излишняя торопливость и излишняя медлительность: проблема демократии оставалась все той же. И как всегда, сложно было выработать чувство меры. В США Никсон цеплялся за власть, и это, казалось, мешало разобраться с ситуацией любому другому. Но быстрая перетасовка лидеров в других странах была ничуть не лучше. Кто мог успеть найти решение, если никто не задержался на достаточное время, чтобы это решение имело какое-то значение? Некоторые из советников Брандта сделали все возможное, чтобы убедить его остаться, доказывая, что демократия не может позволить себе вышвырнуть опытного лидера из-за каприза, т. е. просто потому, что он был в какой-то мере дискредитирован лично. Значение имели лишь долгосрочные проблемы, с которыми могла столкнуться страна в целом. Позже Брандт почувствовал, что из власти его вывели поспешно[63]
. Но в тот момент он решил, что сопротивляться бесполезно. В демократическом режиме лидерам не приходится решать, могут ли без них обойтись. Обойтись можно без любого. Именно так работает демократия: утрата доверия может ударить по власть имущим в любой момент. И только в автократиях лидерам удается доказать, что для перемен время еще не пришло, поскольку пока это слишком опасно.