Ловушка уверенности. История кризиса демократии от Первой мировой войны до наших дней

Следовательно, гибкость этих обществ была не вполне той, что представлял себе Дарендорф. С другими интеллектуалами он разделял веру в то, что демократиям нужно понимать собственные сильные и слабые стороны. В этом отношении он не слишком отличался от паникеров, разглагольствовавших о кризисе, и пессимистов, которых он же сам и критиковал. Дарендорф видел в гибкости преимущество, которое демократии могли и должны были распознать в самих себе. Тогда они смогли бы сберечь его и развить. Но демократическая гибкость действует не так. Она хаотична и нецеленаправленна. Преимущества демократии всегда проще признать задним числом. То же верно и для недостатков. Реалисты думали, что демократия сможет выжить только в том случае, если ее слабости будут должным образом признаны и сглажены. Но не было никакого удовлетворительного способа добиться этого. Демократии не признают своих слабостей. А если вы попытаетесь разобраться с их слабостями за них, как попробовал сделать Киссинджер, вы в итоге сотворите нечто меньшее, чем демократия.

Демократия не может убежать от собственной непреднамеренности – она не может овладеть ею и в то же время не может избежать ее. Со временем то, что в 1970-е годы казалось провалом, стало для демократии историей успеха. В полном виде этот успех заявил о себе в триумфе 1989 г. Но этот триумф, как и предшествующий ему кризис демократии, не был тем, чем казался.

Глава VI 1989: Конец истории

Кризис

Возможно, называть 1989 год кризисом демократии покажется странным. В этот год не произошло ничего плохого (если не считать событий в Китае). Многое из случившегося было замечательным, почти чудесным. Тем не менее кризис – это точка разрыва, момент, когда настоящее утверждает себя перед лицом прошлого. И жить во время кризиса бывает так страшно потому, что в нем слишком много поставлено на кон, но слишком мало подсказок, которые говорили бы, что делать. Внезапно на горизонте прорисовывается будущее. Драматические события, сопровождавшие крушение советской власти в Восточной Европе, стали для демократии настоящим кризисом.

Конец «холодной войны» немного напоминал конец Первой мировой: победа застала победителей врасплох. Мы привыкли думать о 1980-х годах как эпохе демократического триумфализма, поскольку мы знаем, как это десятилетие закончилось. Но в те времена оно ощущалось совершенно иначе. 1980-е были в гораздо большей степени продолжением 1970-х, чем преддверием 1990-х. И это не удивительно, если учесть, как мало времени прошло с тех пор, как западная демократия пережила свой последний кризис уверенности. Десятилетия вряд ли могло хватить для то, чтобы сделать поворот на 180°. Плохие новости превратились в хорошие так быстро, что трудно было сосредоточиться на том, что происходит. Внезапная победа демократии над ее врагами привела к дезориентации.

Как и в 1918 г., возникло сильное искушение побороть смущение, переписывая историю по мере ее развертывания. У победы много отцов. 10 ноября, на утро после того, как Берлинская стена была разрушена, Вилли Брандт прибыл в город и заявил ликующей толпе, что она наконец взяла судьбу в свои руки. «Это прекрасный день, – сказал он, – которым завершилось долгое путешествие». Однако всего лишь пятью годами ранее Брандт согласился с тем, что разделение Германии, причиной которого была «холодная война», уже нельзя считать временным и что объединение нескоро станет пунктом политической повестки. События 1989 г. подтвердили правоту многих. Но это не значит, что они знали, что случится именно то, что случилось.

Некоторым казалось, что говорить о собственной правоте еще рано. С дезориентацией, возникшей из-за победы, можно было справиться, отрицая, что демократия действительно одержала победу. Кеннан был одним из тех, кто выступил против трактовки событий 1989 г. как доказательства правоты западной демократии. Он стоял на том, что поражение одной стороны нельзя принимать за победу другой. Тот факт, что Советы проиграли «холодную войну», не означает, что демократии ее выиграли.

Этот образ мысли в 1989 г. был довольно распространен. Многие комментаторы предупреждали о том, что не надо торопиться с выводами, произвольно толкуя текущие события и находя подтверждения своим словам там, где таких подтверждений нет. Некоторые боялись, что 1989 год может стать ловушкой для демократии, поскольку она выучит неправильные уроки. Демократии могут стать более безрассудными, а не менее, поскольку они перестанут думать, что им надо о чем-то беспокоиться. Ошибки своих соперников они примут за подтверждение собственных достоинств. А потому станут жертвой старого демократического заблуждения – уступят своим порокам и назовут их добродетелью.