Ложь

— Не только я, — принялась утешать племянницу донья Сара, — в этом доме все тебя любят и высоко ценят. Думаю, все подтвердят тебе мои слова.

Взгляд доньи Сары остановился на примирительно улыбающейся Веронике и снова стал враждебным.

— А-а-а, так вот откуда ветер… это всё ты, Вероника, не так ли? Ну, конечно же, это ты нагрубила сестре! Вечно твои скверные шутки! Ты отлично знаешь, как чувствительна Вирхиния, и как я беспокоюсь, когда ее огорчают.

— Ты несправедлива, мама. Вероника не сделала и не сказала ничего дурного, — возразил Джонни.

— Я знаю Веронику лучше тебя… И знаю ее отвратительные привычки…

— С Вашего позволения, тетя, — прервала донью Сару Вероника. — Если я не нужна Вам, то пойду в свою комнату.

— Вероника! — Джонни попытался задержать сестру.

— Оставь ее, Джонни! — досадливо сказала донья Сара.

— Но, мама, я не могу оставить ее просто так. Ты без всякой причины наговорила ей кучу гадостей. Ведь это я разговаривал с Вирхинией, когда ты вошла… С твоего позволения, мама.

— Это уже слишком! — возмутилась донья Сара. — Джонни… Джонни!

— Не зови его, тетечка. Не сердись на него и не ругай. Я не хочу, чтобы из-за меня кто-нибудь огорчался. По мне, так неважно, что остальные меня не любят… Ты меня любишь — и этого довольно!

* * *

— Вероника… я хочу попросить тебя, чтобы ты простила маму…

— Ой, Джонни?! — Вероника медленно обернулась, услышав раздавшийся за спиной голос Джонни де Кастело Бранко. Юноша стоял в глубине большой террасы, обращенной в парк, и вдыхал густой, насыщенный вечерними майскими ароматами, воздух. На застекленной ротонде, под голубыми небесами, Вероника казалась еще более ослепительной и красивой, несмотря на тень грусти в глубине ее блестящих глаз.

— Мама дурно обошлась с тобой.

— Не волнуйся, я уже привыкла.

— Что ты имеешь в виду?

— Ничего особенного, Джонни, так что не стоит беспокоиться. Насильно мил не будешь. Мне не посчастливилось понравиться тете Саре, вот и все…

— Уму непостижимо. Почему?

— Ее любимицей всегда была Вирхиния, с того самого дня, как в десять лет она осиротела и стала жить в этом доме, где чуть раньше приютили и согрели меня…

— В этом нет ничего особенного: твой отец был двоюродным братом моего; они с детства были не разлей вода.

— Да, два друга-шалопута. Я слышала рассказы об их сумасбродствах. Мой отец разорился, потому что полюбил. Говорили, что он сорил деньгами направо и налево, жил безрассудно, играл судьбой и жизнью, все промотал и умер в тридцать лет на нелепой дуэли из-за какой-то вульгарной женщины…

— Кто тебе это сказал?

— Это известно всему высшему свету Рио. Тетя Сара часто рассказывала эту историю при мне, когда я была еще ребенком.

— Это непростительно для мамы!..

— Почему непростительно?.. Она могла не знать, что я раньше времени разгадаю половину слов и туманных намеков. И все равно, несмотря ни на что, годы, прожитые в этом доме, были самыми счастливыми в моей жизни.

— Как же так?

— Пока не приехала Вирхиния, тетя больше меня любила, а потом разница между мной и кузиной стала слишком очевидна. Вирхиния была кроткой овечкой, а я — неукротимой задирой, она была гибкой, а я — прямолинейной, она — усердной, а я — нерадивой. Она была ласковой и нежной, а я — вспыльчивой и неудержимой. Вполне естественно, что тетя выбрала покорность и послушание. Вирхиния никогда не перечила тете и мирилась с ее капризами, а я была отважной и мятежной, как учил меня отец. Так что же ты хочешь? У меня множество недостатков, и тетя Сара не желает прощать их мне.

— А мне ты кажешься очаровательной, Вероника… Восхитительной, необыкновенной!

— Ты — самый любезный мужчина из всех, кого я знаю. Но я знаю себя. Я, и в самом деле, не умею сражаться с хитростью, да я и не хотела бороться с Вирхинией за сердце тети Сары. С другой стороны, мне дали не так уж много времени, чтобы завоевать его…

— Да, я знаю, что тебя почти сразу же определили в частную школу, между тем, как Вирхиния осталась дома.

— Она всегда была болезненной, а здесь у нее были личные учителя.

— К несчастью, ее образование не слишком выиграло от этого. Ты, наоборот…

— С моей стороны в том нет большой заслуги, меня заставляли учиться: я училась в столице, в колледже с самой строгой дисциплиной. Тетя Сара считала, что, возможно, там мне дадут то, чего не хватало. Учась в колледже, я увлеклась спортом и игрой на фортепьяно. Учителя меня ценили, и я была довольно счастлива.

— Все, кто общается с тобой, должны ценить и обожать тебя.

— Не стоит преувеличивать. Однако, так или иначе, но моя учеба затянулась, и когда, закончив колледж, я вернулась домой, то была уже чужой здесь, а Вирхиния стала избалованной девчонкой. Да ты и сам видел, как эта хилая неженка заливается слезами в объятиях тети Сары для того, чтобы та порадовала ее чем-нибудь. В этом доме капризы Вирхинии в порядке вещей, не знаю, заметил ты это, или нет…

— Полагаю, что, по крайней мере, отец додумался относиться к вам одинаково.