Самым ценным доказательством виновности обвиняемого по — прежнему считалось признание им своей вины. Эффективным средством получения признания продолжали оставаться пытки.
Развитие розыскного процесса в России имело мало отличий от его становления в странах Западной Европы, Царский судебник 1550 г. и Соборное Уложение 1649 г. также уделяют большое внимание свидетельским показаниям. Придается значение производству «повальных обысков», то есть массовому допросу свидетелей из числа окружения обвиняемого. Для получения показаний от обвиняемого применяются «расспросы», очные ставки, пытки.
Признание обвиняемого также признается основным доказательством его вины. Указание об этом содержится в «Воинском уставе» Петра 1 (1716 г.). Приложение к уставу — «Краткое изображение процессов» содержит описание «расспроса с пристрастием, то есть допроса с применением пыток.
Пытки, как средство получения правдивых показаний, описывались И. Т. Посошковым в его известном произведении «О скудости и богатстве», где, кстати, уделялось внимание разоблачению показаний лжесвидетелей посредством их детализации; в справке Тайной розыскных дел канцелярии «Обряд како обвиняемый пытается», представленной Екатерине II в 1762 г., и других документах того времени.
Абсурдность использования пыток для установления истины в судопроизводстве понимали передовые умы рассматриваемой эпохи. Не остался безучастным к этому вопросу и гениальный русский поэт А. С. Пушкин. Он писал: «Думали, что собственное признание преступника необходимо было для его полного обличия, — мысль не только необоснованная, но даже и совершенно противная здравому юридическому смыслу: ибо если отрицание подсудимого не приемлется в доказательстве его невиновности, то признание его и того менее должно быть доказательством его виновности».
Официально пытка, как средство получения признания обвиняемого, была отменена в России в 1801 г. (в Пруссии — в 1756 г., в Австрии — в 1776 г., в Баварии — в 1806 г.), однако как метод полицейского допроса она и в дальнейшем использовалась достаточно широко. Забегая несколько вперед, сошлемся на статью В. И. Ленина «Бей, но не до смерти», в которой он писал: «Противозаконное и дикое битье в полиции происходит в Российской империи — без преувеличения можно сказать — ежечасно. А до суда доходит оно в совершенно исключительных и крайне редких случаях. Это нисколько не удивительно, ибо преступником является та самая полиция, которой вверено в России раскрытие преступлений»[7].
Практика розыскного процесса, даже отказавшись формально от пыток физических, широко стала использовать не менее изощренные моральные пытки. Позитивный процесс становления науки психологии, нашел свое проявление в судопроизводстве и в негативной форме. Известный дореволюционный юрист Л. Е. Владимиров писал в тот период: «Устраивали потрясающие обстановки, вводили подозреваемого или обвиняемого в слабо освещенную комнату, где лежал труп убитого, и у трупа торжественно увещали обвиняемого сказать правду, рассчитывая на то, что потрясенный виновник выдаст себя…»
Уже в то время значительное внимание уделялось признакам поведения допрашиваемого (жестам, мимике, интонациям голоса).
Практиковалось даже составление специального протокола о «держимости и жестах подсудимого».
Благотворное влияние на формирование психологии, ее материалистическое объяснение и приобщение к нуждам правосудия имели труды М. В. Ломоносова, A. Н. Радищева, В. Г. Белинского, Н. А. Добролюбова, Н. Г. Чернышевского и др. Ряд высказываний этих выдающихся учёных и просветителей непосредственно касался проблем установления достоверности показаний. B. Г. Белинский писал, что существуют не только факты, но и суд над фактами. Каждый человек осуществляет «суд над фактами» с точки зрения своего личного опыта, тех «микроусловий», в которых он формировался как личность. Это обстоятельство и служит причиной разноречивости свидетельских показаний.
Н. А. Добролюбов, говоря о правдивости сообщений несовершеннолетних, отмечал: «Они не лгут (пока их не доведут до этого страхом). Они стыдятся всего дурного, они хранят в себе святые чувства любви к людям, свободной от всяких житейских предрассудков»[8].
«Устав уголовного судопроизводства», принятый в результате судебной реформы 1864 г. в России, отменил теорию формальных доказательств и знаменовал собой переход к буржуазной форме суда. По сравнению с прежним тайным розыскным процессом, считавшим основным доказательством признание обвиняемого, нередко полученное экстраординарными методами, она явилась прогрессивным явлением, хотя и отражала интересы господствующего класса. Буржуазная форма судопроизводства существовала в России вплоть до победы пролетарской революции.