Ложь от первого лица

Я боялась прошлого — ясно, что боялась — и очень боялась того, что должна буду ей рассказать. И всё же, чем больше накапливалось писем с детальными планами, историческим музеем, заповедником, носящим индейское имя, со всем ворохом подробностей касающихся гостиниц и распродаж, тем больше охватывало меня чувство, удивительно похожее на обиду.

Над декоративной строчкой оленьих следов моя новая сестра являла себя женщиной организованной. Вникала в детали больше меня. Писала аккуратно. Если и делала иногда ошибки, компьютер их все исправил.

Разве не об этом я мечтала? Не это ли то самое желание, которое я даже не решалась загадать?

Новая сестра не припомнила мне моего предательства и причиненного ей зла. Она не таила обиды за все те разы, когда я ее бросала, не вспоминала мой срыв, и какое я испытала после него облегчение.

Могла ли я желать большего?

Когда я решила, что поеду к ней, стало понятно, что нужно приготовиться к разным неожиданностям. Но к такой сестре я готова не была.

Глава 11

Срыв на исходе трех-с-половиной-комнатного периода случился со мной внезапно: это как проснуться в гостиничном номере, не понимая, что с тобой, где ты и как там очутился. До того самого дня я даже не думала, что такое может со мной произойти.

День был совсем не прекрасным. Обычный пасмурный день, не зима и не лето.

Когда закончились лекции, я зашла в деканат подать документы на стипендию. Мне сказали подождать — женщина, занимающаяся документами, ушла обедать. Я ее так и не дождалась. Помню, что ее затянувшееся отсутствие распалило во мне необъяснимый гнев, но пока я дошла до центра, злость утихла. Я купила пакет бурекасов и выпила всего одно пиво в старом баре в переулке Ривлина. Собиралась сесть в автобус, чтобы вернуться в нашу квартиру, но когда направилась в сторону остановки, вдруг обессилела и вынуждена была сесть.

Я села на ступеньку крыльца часовой мастерской на улице Бен-Йегуды. Посидела, посидела и поняла, что не могу встать. Я не чувствовала слабости. Я не заболела, не потеряла сознания — ничего такого. Я даже не могла сказать, что плохо себя чувствую. Единственное, что я знала — мое тело от меня отделилось, словно оборвалась нить, через которую воля отдает ему приказы. Помню, что это было даже интересно, я с любопытством разглядывала свои черные кроссовки, наполненные моими ногами, полагая, что, если не буду обращать внимание на это странное явление, оно пройдет само собой. Через некоторое время я и правда перестала об этом думать, и похоже, что я перестала думать вообще.

Наступил вечер, я знала, что это вечер, магазины закрылись, часовщик у меня за спиной запер дверь и прошел мимо меня. Улицу заполнила гуляющая публика. Рядом с площадью заиграли сальсу, а я всё сидела. Просто сидела.

Попав в центр города, иерусалимец непременно встретит там знакомого, и в какой-то момент (уж не знаю, в котором часу) давняя подруга по писательскому клубу в интернате прошла по улице и остановилась напротив меня. Она спросила, всё ли в порядке, я ответила «Да», как мне казалось, нормально ответила, но она осталась стоять. Позже она рассказала, что я плакала, не переставая, и это было странно, так как я не помнила никакой деятельности слезных желез.

Тут же возник приятель моей подруги, они подняли меня — поднявшись, я почувствовала, что могу идти — и вдвоем отвели на квартиру третьего знакомого, живущего поблизости — тут рядом, через пару домов, четвертый этаж прямо над улицей.

По лестнице я поднялась без труда, и когда меня опять спросили, чем можно помочь, я уже могла говорить и ответила, что мне нужен телефон — позвонить в чрезвычайный отдел мэрии. Совсем сбрендила! Это я-то, такая сообразительная, сумевшая обнаружить гинеколога, который делал сестре аборт, я сказала им «чрезвычайный отдел мэрии», потому что логика подсказывала мне, что ситуация чрезвычайная и надо звонить в какой-нибудь отдел. Ответив так, я осталась довольна собой, своим здравомыслием и вернувшейся, несмотря на чрезвычайную ситуацию, логикой.

Мне дали воды, много воды, и допив ее, я уже понимала, что никакая мэрия не решит за меня мою проблему, отдала пустой стакан, вежливо поблагодарила и сказала, что мне нужно идти. Но три ангела, вставшие на пути, уйти мне не дали. Они расспрашивали меня до тех пор, пока я не сумела сформулировать и внятно сообщить, что с моей сестрой беда; они насторожились: «Что за беда?», а услышав в ответ «проблемы с психикой», почувствовали заметное облегчение. Не смертельный рак плоти, всего лишь душевная проблема, несомненно, есть специалисты, способные ее разрешить.