Ложь от первого лица

— Расскажи мне еще о своем таинственном зяте, — попросил Одед. Почему-то, мысль об общении с мужем беспокоила его больше, чем встреча с сестрой. Но мне нечего было прибавить, к тому, что он уже знал.

Барнет Дейвис, студент ветеринарного факультета в университете Иллинойса, приехал в Иерусалим с группой паломников-евангелистов, и святой город так сильно в него проник, что он стал слышать голоса. Очевидно, первые симптомы были восприняты, как нормальный религиозный экстаз. Но когда круглолицый мускулистый блондин встал на Сионской площади — недалеко от того места, где меня подкосило позже в том же самом месяце — когда Барнет встал там босой, одетый в хламиду и два дня подряд пророчествовал, не кто иной, как друзья-паломники позаботились о его госпитализации.

Барнету был поставлен диагноз «иерусалимский синдром», да плюс к этому — воспаление легких.

В больнице он пробыл недолго. Когда я с ним познакомилась, он был ужасно смущен всей этой историей и, по-моему, считал себя не только сумасшедшим, но и грешником, которого черт попутал. «Я позволил своей гордыне меня ослепить», — сказал он мне. Сестра же, преданная душа, полагала иначе: «Он был так переполнен этим огнем, что одежда на теле была для него нестерпима», — объяснила она мне наедине, и я, опасаясь спугнуть чудесный дар судьбы, удержалась от замечания, что воспаление легких вызывает повышение температуры.

Я впервые увидела своего будущего зятя, когда он пришел к нам домой один. Во второй раз его сопровождали две старушки из его группы — собственно, они не были старушками, просто седые, но мне тогда показались старушками.

Лишь спустя несколько дней я поняла, что эта делегация приходила просить у меня руки моей сестры. При отсутствии других родственников, они, рассчитывая на мое согласие и благословение, постарались снабдить меня информацией, которую могли бы попросить любящие отец и мать.

Отец Барнета, торговец сельхозпродукцией, которого любила вся община, скоропостижно умер, когда младшему сыну было десять лет. Мать, женщина уважаемая, растила четверых сыновей, управляя конюшней, в которой жители округи держали своих лошадей. Два сына стали врачами, третий фермером, а Барнет, как мне уже, несомненно, известно, собирается стать ветеринаром. У него с детства был подход к животным. Он ездил верхом раньше, чем научился ходить, и всегда отличался отменным здоровьем. В школе играл в футбол, и теперь добровольно помогает тренеру сборной. Суженый живет с матерью в сорока минутах езды от своего университета в Эрбане. По воскресеньям после церкви выпивает немного пива, и, исключая футбольный сезон, много времени проводит с живущими по соседству племянниками — тремя очаровательными детьми.

Покончив с представлением мне кандидата в родственники и с благодарностями за прекрасный чай, — хоть что-то я сделала, как положено — одна из тетушек с опаской подошла к вопросу религии: существуют разные виды христиан, как я, конечно, знаю. Им, как христианкам, очень хорошо известно, какие невыносимые страдания и ужасные злодеяния причинялись евреям во имя Христа. В их общине это очень чувствительная для всех тема, о которой никому не дают забыть. Таким образом, хоть они и относятся к другому виду христиан, и она даже не уверена, что те, кто совершал эти ужасные злодеяния, вообще достойны называться христианами, она понимает, вполне понимает, что мне, как еврейке, трудно отличить одного христианина от другого. Было бы бесчеловечно и аморально ожидать от меня, что я смогу их различить.

Уж не помню, что именно я пробормотала, очевидно, уверяла, что не сужу о людях по их религиозной принадлежности — что я могла еще сказать? Но я помню, как седая тетушка сняла очки, вытерла подсиненные слезы и сказала: может ей и не стоит этого говорить, но она всё-таки хочет, чтобы я знала, что она, как христианка, испытывает большую потребность попросить у меня прощения.

В замешательстве я выпалила «не за что», но тут же поправилась, и сказала, что она не из тех, кто должен просить прощения, и уж точно не у меня. Тетушка вернула на место очки, и всё еще со слезами на глазах погладила мою руку и с милой улыбкой поблагодарила, что я so kind and so understanding.

Вежливость требовала поблагодарить этих двух женщин за теплое отношение к моей сестре: после выписки из больницы большую часть времени она проводила с их группой.

Достоинство сестры требовало хотя бы притвориться, что мне тяжело с ней расставаться.

Но ни вежливостью, ни достоинством мои действия не отличались.

Мы вышли из дому впятером и распрощались. Сестра пошла с троицей к их группе, а я пошла на все четыре стороны.

Я сказала Одеду, что то немногое, что мне известно про Барнета, он уже знает.

— Как я помню, он невысок, намного ниже тебя, это точно. Его фотографии у меня нет, но Элишева прислала сегодня фото Сары. Посмотри.