Луч во тьме

кабельную резину (ее много на свалках), подстав- ляя кусок стекла, к осевшей копоти добавляем не- много скипидара и олифы — вот краска и готова. Это Борис додумался. Вообще его группа работает смело. Недавно сорвали отправку в Германию партии троллейбусов, которые изготовили на трамвайном за- воде. Ну и помучили же подпольщики своих на- чальничков! То переставали действовать моторы, то не открывались двери, а то вдруг вылетали стекла. А когда наконец новенькие синие троллейбусы по- грузили на платформы и шеф завода на митинге пожелал счастливого пути, таинственно исчезли си- денья. Говорят, шеф был до того расстроен, что даже не пожаловался в гестапо, чтобы его, чего доброго, не обвинили в беспорядках на заводе. Хорошие новости и у Николая. Когда он расска- зывал мне о визите молодых рабочих из «Общества Сименс» к инженеру-немцу, подумал: «Вот влипли!» Но оказалось, что немец стоящий. Ребята система- тически навещают его, слушают московское радио и переводят ему советские сводки. Немец быстро понял, с кем имеет дело, и между хлопцами и инженером теперь никаких тайн. Он помогает переводить на немецкий язык наши ли- стовки для фашистских солдат, в которых мы призываем их бросать оружие. Инженер делает это с большим увлечением, а на днях даже сам пошел на вокзал и подбросил в эшелон, идущий на фронт, це- лую пачку листовок. Вот какие у нас появляются друзья! 4. — Маша, прощайте! — Шешеня пожал малень- кую руку Марии Степановны Омшанской. — Уже идете? Присядем перед дорогой. — Можно.— Шешеня сел в старинное, с поли- нявшей обивкой кресло, и пружины жалобно засто- нали под тяжестью его тела.— Сыграйте, Машенька. Маша подсела к роялю. Посмотрела на Николая: что сыграть? Затем встряхнула головой, мол, сама 72

знаю, и бетховенская «Аппассионата» понеслась да- леко, далеко... Ему вспомнилась мирная, довоенная Москва, зал консерватории и талантливый юноша Эмиль Гилельс у рояля. Тогда Николай слушал «Ап- пассионату» впервые... Шешеня порывисто под- нялся: — Недаром Ленин говорил, что лучше этой му- зыки ничего на свете не знает. И я бы слушал ее ежедневно. Но нельзя, надо идти. Кто знает, вернусь ли... — Не люблю глупостей!—Мария стукнула кры- шкой рояля. В комнату влетел Костя, старший сын Марии Степановны. — Ну, как там, сынок? — Во дворе точно все вымерло. Когда к матери приходили товарищи, Костя за- бирался с книжкой на веранду. Оттуда хорошо ви- ден двор. Шешеня еще раз попрощался. — Котик, проводи меня,— попросил Николай. — Сейчас! — и парень натянул на голову старую отцовскую кепку. — Ну, желаю удачи,— Мария Степановна пожала руку Николаю и подошла к окну. Вот Шешеня с ее сыном вышли на улицу. Ом- шанская смотрела им вслед. Высокая фигура Нико- лая долго еще маячила между деревьями сквера, потом исчезла за углом. Мария Степановна устало опустилась на диван и задумалась. В последнее время она быстро утомляется. Ви- дно, дает себя знать нервное напряжение. Хорошо, хоть товарищи разрешили уйти с биржи труда. Ма- рии казалось, что ее вот-вот там схватят, арестуют. Что тогда будет с ее мальчиками? В пиджак Шешени Мария Степановна зашила не- большое письмецо. Если Николаю посчастливится добраться до партизанского отряда, то, может быть, оттуда удастся переправить письмо на Большую землю, а там уж оно разыщет майора Омшанского, и Георгий Андреевич, ее муж, узнает, что Мария и мальчики живы, здоровы. Тогда ему будет легче воевать, а ей — не так страшно в случае провала. 73