Лучшая в мире повесть о первой любви

— Сейчас тебе кажется, что ты любишь меня, — говорит, улыбаясь, Ангел, а я всё сижу, не дыша, и мне кажется, что я вот-вот упаду, — а на самом деле ты просто не знаешь, что делать. Вот и всё. Тебе не хочется любить кого-то. Тебе нравится сама идея о том, чтобы любить.

— А если это не так, — превозмогая себя, спрашиваю я, — если я на самом деле тебя люблю, если это не так, как ты сказал?

Он, замечая мелкую мою дрожь, стягивает с себя куртку и накидывает её мне на плечи — я вдруг понимаю, что действительно дрожала не от волнения.

— Уже поздно, — говорит, улыбаясь, он, — пошли.

И, видя, что я недовольна увиливанием от ответа, он всё-таки перестаёт дразниться.

— Если это не так, — в конце концов заключает он, — я стану самым счастливым юношей во всём мире.

И весь чёртов мир умещается в этот миг в его тёмных-тёмных глазах.

10

Я почти сразу, стоит мне в тот день забежать домой, звоню Сове с домашнего телефона. Трубку берёт кто-то другой — мужской приятный бас явно не Сове принадлежит.

— Алоха! — кричит он в трубку, и я невольно начинаю смеяться.

— Здравствуйте, — говорю я в ответ, — а можно к телефону?..

— Меня! — слышу крик Совы где-то вдалеке, — это меня!

— Ну, извольте, — игриво говорит обладатель баса, и вскоре уже со мной здоровается Сова.

— Это брат мой, — говорит она, и по её запыхавшемуся голосу я слышу, что она бежала, — скажи спасибо, что я успела, а то бы он заставил тебя его песни слушать…

— У тебя брат — музыкант? — восхищённо спрашиваю я.

— Ещё и математик, — хмыкает в ответ Сова, — а сестра поёт с ним вместе. Про остальных я промолчу…

— А остальных этих — много?

— Ой, у меня братьев и сестёр шестеро, — услышав это, я невольно округлила глаза, — долго рассказывать. Да и ты же наверное не просто так позвонила, а? — и в её тоне слышится такое огромное любопытство, что тратить время на расспросы о том, как дела и что делаешь я не стала. Я рассказываю Сове от и до события минувшего вечера — и когда я слышу её полные неподдельного интереса реплики, мне становится на душе тепло.

— И в общем вот так, — в конце концов заключаю я, — правда, у него сессия сейчас. Мне кажется, он воспользуется этим и сбежит.

— Готова поспорить на шоколадку, что он прибежит к тебе при первой же возможности, — смеётся в свою очередь Сова, — это ж судьба, дурында!

И я, чёрт возьми, убеждаюсь, что Сова всегда знает, что должно случиться. Вяжу весь вечер, слушая советы сестры, и понимаю, что Сове однозначно придётся возвращать шоколад — и радуюсь этому, как ребёнок.

* * *

В один из прекрасных солнечных дней, немногим позже нашего с Совой разговора, меня будит трезвонящий на всю квартиру домашний телефон.

— Телефон, проклятье человечества! — вставая на ноги, ворчу я, — алё-ё, кому там не спится, мать вашу?

— И тебе привет, солнце, — слышу в ответ, и у меня в миг перехватывает дыхание, — знаю, ты сейчас стоишь и стесняешься, но не стоит.

— Какие мы самоуверенные, — зеваю, — чего тебе надо?

— День прекрасный, — говорит Ангел, и голос его чуть хрипит, искажаемый телефонной связью, — а я обязан торчать на зачётах, как и завтра. Но вот завтрашний вечер у меня свободен. И я бы хотел отдохнуть от души.

— И-и-и? — выжидающе протягиваю я.

— Как насчёт свидания?

У меня в груди всё сжимается — официальное первое свидание, чёрт возьми!

«Иди к чёрту, у меня грязная голова, а дома нет воды, а ещё я болею», должна сказать я.

— Почему бы и нет? — вместо этого говорю я.

Я даже по телефону чувствую, как он улыбается — и улыбаюсь ему в ответ.

* * *

Солнце бывает разным. Благородным. Равнодушным. Щадящим. Палящим.

Солнце.

Жестоко и кровожадно проникает в твоё существо смертоносными чёрными лучами, похожими на отравленные стрелы.

Солнце.

Равнодушным палачом отсекающее всё живое, что есть в тебе.

Солнце.

Щадящее и милосердное, греющее своим мягким, долгожданным теплом после холодной снежной ночи.

А в моей банке? Какое я поймала солнце?

11

— Ты любишь его, — говорит Балерина. А я роняю ладони на стол, и, сомкнув пальцы в замок, опускаю на них голову.

— Любовь, — говорю, смакуя каждую букву, — любовь… если можно назвать любовью желание выгрызть себе сердце и подарить его ему, если можно назвать любовью вспоротое по швам тело, кишащее паразитами, если можно назвать любовью полёт змеи, спрыгнувшей из ястребиного гнезда… да, родная, я люблю его.

— Какая же ты глупая, — только и говорит Балерина, и я слышу, как она усмехается, — нет, точно, паразиты и змеи даже для такого дерьма, как любовь… перебор. Это не любовь — это что-то в миллион раз хуже!

И, слыша её хриплый смех, я поднимаю на неё взгляд и тоже начинаю смеяться. Балерина танцует — кружится, поднимая руки и ноги, выгибается в спине, и я понимаю, что ей весело. Ей чертовски весело.

— А вот его, — вдруг остановившись, — к сожалению, никто не любит.

Я смотрю на неё в недоумении — она улыбается мне краешками губ:

— Я серьёзно, правда. Ему не хватает любви.

— Я дам ему столько, сколько потребуется, — тут же отвечаю я, — я клянусь, я буду любить его за всех!