Лучшая в мире повесть о первой любви

Пятьдесят вторая (если считать по головам) свиная туша заходит в класс, и все пятьдесят свиней замолкают — наступает благословенная тишина. Учитель начинает очередную лекцию о смысле жизни, о важности его поиска — а змея, притаившись, слушает, едва сдерживая усмешку.

— Психологи по всей стране пытаются помочь детям, — улыбается учитель, и по улыбке её видно, что её вот-вот вырвет от своих же слов, — вы же знаете, что так нельзя, да? В мире идёт пропаганда суицида, в интернете создают множество сообществ такого вот характера, поэтому вы не обижайтесь, когда ваши вещи забирают на проверку…

Кобра фильтрует сказанное, отсеивая вредные вещества. Она защищается от вранья, как сахар в её организме защищает её от собственного же яда. Кобра смеётся полученному результату.

«Психологи по всей стране пытаются детям мыть мозги. Так нельзя, в мире идёт пропаганда суицида, нужно чистить детей, чистить, чтобы они разучились думать и стали ещё уязвимее».

А почему в разделе «нужно» не значится, например, «любить»?

Крик учителя рывком вытаскивает меня из моих размышлений, заставляя вместо чешуи вновь увидеть человеческую кожу на своих руках.

— Сними наушники! — кричит учитель на мальчишку за первой партой, а потом в один момент меняет ярость на елейную улыбочку, — или хочешь повторить судьбу нашего дорогого? Смотри, собьёт машина, а ты тормозов не услышишь…

Я вскакиваю, ударяя ладонью о парту. Все смотрят на меня — ошарашено, с насмешкой, недовольно. Учитель молчит. Я сгребаю всё с парты в ранец и иду в сторону двери. Сладковатый запах гнили раздражает — всё вокруг превращается в туман, сквозь который просвечивают противные свиные рыла.

— Куда пошла? — рявкает мне вслед учитель. Я на секунду останавливаюсь.

— В туалет, — говорю в итоге. Меня на самом деле мутит.

— Что ты там забыла? — смеясь, кричит кто-то с задних парт.

— Выблевать всё дерьмо, которого наглоталась от вас, — незамедлительно отвечаю я и ухожу. Даже не хлопаю дверью. По коридору, вылетая из класса, пробегает шёпот, затем — крик учителя, призывающий к тишине. Я переключаюсь на бег. Несусь со всех ног, влетаю в туалет и просто сползаю по стенке на грязный холодный пол.

Тошнота подступает к горлу неприятной горечью и хлюпаньем в горле — я едва успеваю доползти до туалета, коим именуется обнесённая кафелем дыра в полу. Меня выворачивает смесью желчи и съеденного на перемене яблока.

Доползти до раковины сил хватает — а потому я умываюсь, всюду разбрызгивая воду. Ранец, висящий на спине, неприятно тянет назад. В итоге я поддаюсь, падаю на мокрый пол и облокачиваюсь о стенку.

Прячу лицо в коленях, до боли сжимаю кулаки. Лучше чувствовать боль, чем не чувствовать ничего. Нужно быть живой, нужно вылезти и выкарабкаться, но сил не хватает. Запах гнили, рвоты и грязной воды. Шипение умирающей кобры, которую растоптало двумя сотнями мерзких маленьких копытец. И темнота, темнота, которую излучает некогда жёлтое солнце…

Только бы не закричать.

Чувствую, что начинаю плакать, и пытаюсь себя сдержать. Слёзы предательские, их мало, но они крупные — грязными дорожками текут по щекам, царапая искусанные губы. Всё хорошо. Всё бывает, так надо, так положено. Всё хорошо. Это жизнь. Прекрасная жизнь, которую нужно ценить.

Слышу шаги в коридоре, хочу встать, но выходит только поднять голову — и то с трудом. В дверь кто-то тихо скребётся — словно когтями.

— Как ты там? — слышу знакомый голос. Хочется ответить, что всё в порядке — из меня вместо этого вырывается только скулёж.

В лапы кобры добровольно идёт пятьдесят первая — чужая среди своих, но незамеченная, в отличие от змеи. Большая могучая птица, шуршащая огромными крыльями, птица, которая теперь может проглотить змею, а потом срыгнуть голодным птенцам. Кобра умирает, кобру растоптали и убежали, весело хрюкая — но кобра знает, что не позволит птице себя съесть.

В туалет заходит Сова — садится рядом со мной, смотрит на меня грустными глазищами. Молчит. Не морщится, будто ей не противно сидеть на скользком мокром полу, на воде, пахнущей дерьмом и мочой.

— И чего? — выдаю хриплым, чужим голосом. Сова качает головой:

— Возвращайся, — и, подумав, добавляет:

— Прости меня.

Я нахожу в себе силы встать на ноги — отряхиваюсь даже, поправляю волосы. Эти нехитрые махинации не помогают, понятное дело — с меня буквально капает всё, в чём я побывала.

— Пока, — выдаю, наконец.

Кобре удаётся уползти до того, как птица понимает, что змеиный яд превратился в простое плацебо.

19