Лучшие романы

В тот же вечер Грэм в одежде младшего служащего Управления ветродвигателей, никем не узнанный, сопровождаемый Асано в холстине Департамента Труда, отправился в город, по которому он недавно путешествовал в темноте. Теперь этот водоворот жизни кипел и был залит ярким светом. Несмотря на приливы и отливы революционных сил, несмотря на усилившееся недовольство и брожение, предвещавшее борьбу, для которой первая схватка была только прелюдией, все вокруг заливала коммерческая жизнь – в тысячах проявлений. Хотя Грэм уже кое-что знал о размахе и разнообразии жизни нового века, он был не готов к удивительным подробностям этого зрелища, к потоку красок и ярких впечатлений, несущемуся мимо.

Это было первое настоящее соприкосновение с народом за последние дни. Грэм понял, что все, происходившее прежде, кроме беглых встреч в театрах и на рынках, содержало элемент изолированности – он не выходил за пределы сравнительно тесного квартала, где жили влиятельные члены общества. Все ранее им увиденное и познанное мгновенно изменилось вместе с переменой в его собственном положении. Вокруг был город в самые оживленные вечерние часы. Люди возвращались к своим личным повседневным делам, настоящей жизни, будничным заботам.

Сначала Грэм и Асано выбрались на улицу, где встречные пути были забиты людьми в синей холстине. Скопище, которое наблюдал Грэм, было частью процессии; странное зрелище – сидящая процессия движется по городу! Люди держали знамена из грубой красной материи с красными буквами. «Долой разоружение!» – гласили лозунги, по большей части написанные корявыми буквами с несусветной орфографией. «Почему мы должны разоружаться?» «Разоружению – нет!» Лозунги ехали мимо, плыл поток знамен, и в завершение зазвучала мятежная песня под шумный оркестр из странных инструментов.

– Всем им надлежало находиться на работе, – заметил Асано. – Последние два дня они не ели или добывали еду воровством.

Вскоре пришлось свернуть, чтобы миновать густую толпу, глазевшую на траурное шествие, – из госпиталя в морг перевозили жатву смерти первого восстания.

В эту ночь спали немногие, все были на улице. Огромные, возбужденные, нескончаемые толпы окружали Грэма, все вокруг постоянно менялось. Сознание мутилось и туманилось от беспрерывной сумятицы, от крика и загадочных сцен социального противостояния – словно оно только начиналось. Повсюду висели черные гирлянды, флаги и странные украшения; популярность Спящего старательно поддерживалась. Повсюду слышалась грубая неуклюжая речь, диалект неграмотного класса, на котором повседневно общались люди, не имеющие доступа к фонографической культуре. Повсюду чувствовалась тревога и недовольство по поводу разоружения. Напряженность достигала накала, какого Грэм и представить не мог, будучи изолированным в квартале Управления ветродвигателей. Он понял, что сразу после возвращения должен говорить с Острогом об этом и о других, еще более важных вещах, говорить куда решительнее, чем в прошлый раз. Всю ночь напролет, даже в первые часы странствий по городу, дух протеста и беспокойства сковывал его внимание, отвлекал от бесчисленных странностей, которые бросились бы в глаза в ином случае.

Озабоченность делала впечатления отрывочными. Но в такой необычной и красочной обстановке никакая, даже самая сильная и сосредоточенная личность не смогла бы сохранить восприятие цельным. Были моменты, когда мысли о революции полностью уходили в сторону, раздвигаясь, словно занавес, перед каким-нибудь удивительным явлением. Элен приковала его внимание к серьезнейшим проблемам, но иногда он забывал и о них. Так было, например, когда Грэм обнаружил, что они пересекают религиозный квартал, – совершенство городского сообщения позволило сосредоточить церкви, часовни и молельные дома в одном месте. Внимание Грэма привлекло здание одной из христианских сект.

Они сидели на скоростной верхней платформе, когда этот фасад возник на повороте и стал стремительно приближаться. Он был покрыт яркими белыми и голубыми надписями сверху донизу – кроме широкого кинематографического экрана, показывающего реалистические сцены из Нового Завета, и мест, где буквы перекрывались черными гирляндами: в стремлении к популярности религия не отставала от политики. Грэм уже успел освоиться с фонетическим письмом и прочел надписи на фасаде – по его разумению, почти кощунственные. Наименее оскорбительными были такие: «Спасение на втором этаже, первый поворот направо», «Вручите ваши деньги вашему Творцу», «Самое быстрое в Лондоне обращение в веру, искусные операторы! Раз-два – и готово!», «Что Христос сказал бы Спящему? Читайте самых современных святых!», «Быть христианином – не помеха делу», «Сегодня на кафедре самые блестящие епископы, цены обычные», «Экспресс-благословение для занятых деловых людей».

– Но это чудовищно! – воскликнул Грэм, когда кричащая реклама коммерческого благочестия нависла над ними.

– Что ужасно? – спросил маленький японец, безуспешно выискивая что-нибудь необычное в кричащих надписях.

– Как что? Вот это! Ведь суть религии в благоговении.