Лучшие романы

По обеим сторонам прохода, тихого, с мягким полом, заглушавшим шаги, располагались небольшие узкие двери, размером и устройством напоминавшие двери камер викторианской тюрьмы. Но верхняя часть дверей была из того же зеленоватого прозрачного материала, что окружал Грэма в момент пробуждения; внутри каждой комнатки в гнездышке из ваты лежал грудной ребенок. Сложный прибор следил за атмосферой и подавал звонком сигнал на центральный пост при малейшем отклонении от оптимальной температуры и влажности. Система таких ясель почти полностью вытеснила стародавнее выкармливание – рискованное и даже опасное. Врач обратил внимание Грэма на искусственных кормилиц; это был ряд механических фигур с изумительно реалистично смоделированными руками, плечами, грудью, суставами, фактурой кожи, но с металлическими треножниками вместо ног и с плоскими дисками на месте лиц; на дисках были рекламные объявления, интересные для матерей.

Из всех странностей этой ночи ничто так не покоробило Грэма, как это заведение. Вид маленьких розовых созданий, неуверенно шевелящих слабыми ручонками, одиноких, без материнских объятий, без ласки, был ему невыносим. Дежурный доктор придерживался иного мнения. Статистика с очевидностью показала, что в викторианские времена самым опасным отрезком жизни был период выкармливания – смертность в этот период была ужасающей. А теперь Международный ясельный синдикат терял не более половины процента из доброго миллиона младенцев, растущих под его присмотром. Но предубежденность Грэма не смогли преодолеть даже такие цифры.

В одном из ясельных коридоров они натолкнулись на молодую пару в обычной синей одежде. Супруги рассматривали своего первенца сквозь прозрачную дверь и истерически хохотали, глядя на его лысую голову. По лицу Грэма они, видимо, поняли, что он о них подумал, смутились и перестали веселиться. Однако этот пустячный случай укрепил его в новом ощущении: широкая пропасть отделяет его образ мыслей от обычаев нового времени. Растерянный и подавленный, он проследовал в помещения для ползунков и в детский сад. Бесконечно длинный ряд комнат для игр оказался пуст – дети нового времени, как и в старину, ночью спали. По пути маленький доктор обратил внимание Грэма на игрушки – в их создании были использованы идеи вдохновенного сентименталиста Фребеля. Здесь уже были няни, но многое поручалось машинам, которые пели, танцевали и укачивали малышей.

Грэму, однако, многое оставалось непонятным.

– Как много здесь сирот, – сказал он тоном сожаления, возвращаясь к первому своему ошибочному впечатлению, и снова услышал, что сирот здесь нет.

Едва выйдя из яслей, он принялся толковать об ужасе, который вызвали у него младенцы в ящичках-инкубаторах.

– Неужели материнское чувство исчезло? – говорил он. – Оказалось ханжеским? Но оно, несомненно, было инстинктивным. Все тут кажется противоестественным – почти отвратительным.

– Отсюда мы отправимся во дворец танцев, – сказал Асано вместо ответа. – Там наверняка полно народа – несмотря на все политические волнения. Женщины не слишком интересуются политикой, таких раз-два и обчелся. Во дворце увидите матерей, большинство молодых женщин в Лондоне – матери. В этом слое общества считается похвальным иметь одного ребенка – как доказательство жизнеспособности. Немногие из среднего класса имеют более одного. Другое дело – в Департаменте Труда. Что же до материнского чувства… Они по-прежнему безмерно гордятся своими детьми. Очень часто приходят сюда, чтобы ими полюбоваться.

– Так вы хотите сказать, что население земного шара…

– Уменьшается? Да. За исключением людей Департамента Труда. Они так беспечны…

Весь воздух вокруг заплясал – раздалась музыка, и за широким проходом, к которому они приближались, за великолепными, ярко освещенными колоннами, как будто сделанными из чистого аметиста, открылось скопище веселящихся людей – радостные крики, смех. Грэм видел завитые волосы, подкрашенные брови; трепет счастливого возбуждения прокатывался по толпе.

– Вы убедитесь сами, – сказал Асано со слабой улыбкой. – Мир изменился. Перед вами матери нового века. Идите за мной. Через минуту вы снова их увидите.

Они поднялись на скоростном лифте, сменили его на медленный. По мере подъема музыка разрасталась и наконец зазвучала мощно и великолепно. В ее торжествующем приливе стал различим топот бесчисленных танцующих ног. Асано заплатил за вход у турникета, и они вышли на широкую галерею с видом на весь танцевальный зал с его феерией звуков и красок.

– Здесь, – сказал Асано, – развлекаются отцы и матери малышей, которых вы видели.

Дворец был не так богато украшен, как зал Атланта, но из-за размеров казался самым великолепным из всего, что видел Грэм. Прекрасные белые кариатиды, поддерживавшие галереи, еще раз напомнили ему о возрожденном величии скульптуры. Казалось, они принимают чарующие позы, их лица смеялись. Источник музыки, наполнявшей зал, был скрыт от глаз; все обширное пространство сияющего пола заполняли танцующие пары.