Лукьяненко

Профессор П. И. Мищенко, близко знавший Захарова многие годы, вспоминает: «В 1919 году он переносит свою деятельность на Северный Кавказ, на Кубань, где организует новую высшую школу — Кубанский политехнический институт. Как сотрудник Сергея Александровича и по Тифлису, и по Кубани, пишущий эти строчки живой свидетель величайших физических, а часто и моральных страданий, выпавших на долю Сергея Александровича в это исключительное время, — холода и голода, время нищеты и болезней, время упорной борьбы созидающей воли человека с всеразрушающей стихией. Босой, в изорванном костюме из крапивного мешка, с котомкой за плечами, наполненной кабачками, самолично выращенными на краешке поля, спокойно шагал Сергей Александрович в это время по улицам Краснодара и, с улыбкой произнося излюбленное: «Все образуется», встречал ловившего его сослуживца и направлялся с ним в Ревком ходатайствовать о жилой площади или о выдаче задержанных крупы и соли.

Непрерывная напряженная работа, крайняя скудость питания, притом исключительно вегетарианского (С. А. издавна убежденный вегетарианец), несмотря на бодрый дух Сергея Александровича, истощили его физически, чувство усталости дало себя знать: в конце концов он не выдержал и сложил с себя звание ректора, оставаясь только деканом сельскохозяйственного факультета».

Таковы некоторые вехи биографии этого выдающегося русского ученого-почвоведа, юношей окончившего в Тифлисе гимназию с золотой медалью, затем ученика и последователя В. В. Докучаева, с 1908 по 1915 год преподавателя в Межевом институте Москвы, читавшего с 1909 по 1915 год приват-доцентский курс по почвоведению в Московском университете. Особенностью преподавательской деятельности все знавшие Сергея Александровича считали то, что он непрерывно лично принимал участие в полевой работе, «совершал маршруты, закладывал разрезы, описывая их, делая зарисовки; привлекая других участников тех или иных экспедиций, сам составлял почвенные карты и, наконец, сам писал отчеты по проведенным исследованиям».

Павел слышал, что, будучи на преподавательской работе в Грузии (кстати, и там он явился организатором и первым ректором Политехнического института), Сергей Александрович за многие свои затеи слыл среди профессоров «блаженным», а студенты называли его «папа Сережа». Он любил собирать раз в месяц студентов на «чашку чая» — в аудитории постоянно стоял большой самовар, и тут же хранились чайные приборы. Во время одного из подобных чаепитий, когда слушались доклады студентов и проводились их обсуждения, Сергей Александрович и поведал им о своем учителе Докучаеве.

— «Сегодня я буду беседовать с вами, — вдохновенно цитировал Захаров строки знаменитого почвоведа, — о царстве почв, о главном, основном богатстве России… все ничто в сравнении с ним; нет цифр, какими можно было бы оценить силу и мощь… нашего русского чернозема. Он был, есть и будет кормильцем России…»

Эту беседу «папы Сережи» Павел запомнил на всю жизнь, и с тех пор имя великого почвоведа стало для него святым. Он как бы воочию представил во весь рост эту богатырскую фигуру русской агрономии.

— Страстная, поистине исследовательская одержимость носила великого ученого по всей неоглядной матушке России и привела однажды в вашу ковыльную казачью степь, — продолжал Захаров. — Это он, автор знаменитого труда «Русский чернозем», когда-то определил, что около Екатеринодара почва содержит от 4 до 7 процентов перегноя, а около Майкопа — от 7 до 10… Еще Михаил Васильевич Ломоносов писал: «Нет сомнения, что чернозем не первообразная и не первозданная материя, но произошел он от согнития животных и растительных тел со временем». Эта руководящая идея Ломоносова и дальнейшие собственные исследования привели Докучаева к выводу, что почва есть природное тело, а чернозем — растительно-наземный слой, образовавшийся под покровом травянистой лугово-степной растительности.

Первый отрезок дороги Докучаева — от Тамани до станции Славянской — 112 верст — шел по слабо волнистой местности, изрезанной лиманами, среди которых и вился грунтовый большак. Время от времени ученый просил извозчика придержать лошадей, соскакивал с повозки и брал образцы почвы. И вновь продвигались по безлюдной степи. Местами плавни были покрыты густым лесом камышей. Видя это, Докучаев сделал заметку: «Думаю, что именно такие почвы, образовавшиеся среди камышей на илистом дне, и были приняты Странгвейсом и Гюо за чернозем на Таманском полуострове и при устьях Кубани и Терека…» Дорога извивалась между лиманами по перешейкам, состоявшим то из раковистого песка, то из песчано-илового грунта, то из желтовато-серого рухляка, все кружила, петляла, покамест не вывела на ровное место, не подбежала к станице Славянской. Здесь можно сделать и краткий привал, поменять лошадей, самому перекусить, попросить самовар в гостинице, сделать кое-какие записи в журнале путешествий…