Читаем Лукьяненко полностью

После таких слов Павел ходил несколько дней в смятенье. Выходит, вся та наука, какую он познал с детских дет и какой учили его и отец, и деды, и старшие братья, она теперь ни к чему? Ему до того дня все казалось, что получи он только диплом агронома, и он горы своротит, станет чуть ли не подвиги совершать…

Но понемногу мысли приходили сами собой к более спокойному, упорядоченному течению, и Павел понял, что крестьянская школа, ее уроки, дошедшие к нему через вековые преграды, весь вековой народный опыт не пропадут. Это та основа, без которой не видать бы ему вообще никакого института. Беседы В. С. Пустовойта и Богдана подвигнули его к трудному и долгому пути. Они же дали ему веру в свои силы. Нужно только терпение и время…

ХВАЛИ СЕНО В СТОГАХ…

Как не знать было Павлу, что и на Кубани, пока дело не дойдет до уборки, гадали: как-то окажется в закромах — густо или пусто? В иные годы уже и начатую уборку вдруг накрывали обложные дожди в самый разгар, когда хлеборобы-казаки косили нивы и уже порядком наскладывали копен. И без того урожай ожидался незавидный, а тут такая беда! И лежит в поле хлеб, лежит в копнах, преет, прорастает на мокрой, сырой земле. Уборка в таком случае замирает, ожидают, пока распогодится. Какого тут ждать обилия? На продажу такой хлеб идет с трудом, разве что по крайне низким ценам и как кормовой. Отличается он от товарного всем — и формой, и цветом, и вкусом.

Слышал он, что по всей области не случалось еще такого года, чтоб зерно по всем отделам вызрело к одному сроку, убрали бы его, с поля свезли повсюду к одному и тому же дню. О качестве и говорить не приходится.

Нередки были и здесь, в житнице России, места, где скашивали взамен ожидаемого хлеба бурьян — вместо высоких густых хлебов угнетала хлеборобский глаз убогостью своей чахлая и жалкая нива с островками осота и пырея.

Знал Павел, как вредили урожаю и частые засухи во время налива зерна. А если уж говорить об агрономических приемах, то многие в станицах если и ведали о них, то понаслышке.

Нравилось иным опять же указывать на удачливых хозяев — мол, и в плохой год, там, где у бедного и, конечно, «нерадивого» бурьян да осот стоят стеной, у них и на семью вот хватит, и скотина без корма в зиму не останется, да еще и на ссыпки, глядишь, к ближнему перекупщику отвезут.

Испокон веку хорошим признаком считался добрый, буйный рост хлебов перед наливом. Вид нивы, особенно если она достигает роста человека, да если шапку бросишь над пшеницей, а та не упадет, лежит на хлебах, и он не гнется под ее тяжестью, стоит колос к колосу — вот этот вид, эта картина особенно радовали казака-хлебороба.

Помнит Павел, как в своих сообщениях о видах на урожай местные газетчики не без гордости отмечали то высокую густую ниву, то очень сильный рост хлебов, отмечали это с восторгом, как небывалый случай за последние несколько лет. И тут же боялись полегания хлебов, с тревогой сетовали на то, что ветер кой-где наклонил хлеба, или подмечали склонность к полеганию от дождей.

А если случалась сырая и теплая осень, всходы вскоре повсеместно буйно выходили из земли, так же неистово продолжали расти, поначалу радуя глаз своей неповторимой прелестью зеленого свежего бархата после мертвого кругом осеннего палого листа под ногой да серых шаров перекати-поля по межам… Но вот уже бывалые хозяева беспокоятся, что пшеница еще до зимы выбросит стрелку и потом неминуемо первые же заморозки загубят посевы. Что тогда?.. Выпускали на поля скот, отъедался он на свежей молодой ниве, вытаптывая, само собой, немалую долю посева…

Промелькнула недолгая южная зима, перезимовал и хлеб — и опять боятся хозяева: слишком густы и высоки посевы — вымахали так, что на случай дождей или сильного ветра жди полегания и, как закон, неминуемой потери урожая.

Случалось на отцовских кошах, что скашивали пшеницу и ранней весной ввиду ее непомерного и преждевременного, раннего роста.

К наливу зерна начиналось в иные годы настоящее нашествие хлебных вредителей — разного рода жучков, кузьки, сажки, а в нагорной полосе, говорят, ко всей прочей нечисти добавлялся еще один мор — улитки, особого рода крохотные, размером с чечевичное зерно, козявки. Как только пшеница выбрасывала колос — улитки тут как тут — взбирались по стеблю к колоску и высасывали содержимое еще молодого зерна. Было от чего хвататься за голову хлеборобу перед столькими напастями!..

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное