Лукьяненко

Не думал, не гадал, конечно, Павел Пантелеймонович, что эта замечательная русская крестьянка через много лет найдет все же случай побывать в Краснодаре, на его родине, и обязательно приедет в институт, где работал. Войдет, когда его уже не будет в живых, в его рабочий кабинет, превращенный в музей, станет рассматривать вещи, фотографии, документы, образцы пшениц, выведенных под его руководством. И напишет потом в книге отзывов простые слова, замечательные, идущие от самого сердца слова — там же писали о выдающемся ученом и космонавт — «хочется преклонить свою голову перед величием человека, который столько сделал для увеличения урожайности пшеницы», и члены иностранных делегаций, группы учащихся, колхозников, — там Прасковья Андреевна оставила свои слова: «…Мне выпало большое счастье побывать в Краснодаре и быть в институте ученых, где работал тов. Лукьяненко П. П. Ведь с Павлом Пантелеймоновичем встречалась я в гостинице «Москва», когда была на XXIII съезде. Он многое рассказал о своей работе и рекомендовал его сорта пшеницы сеять у нас в Костромской области, и я никогда не забуду его слова…»

А вскоре после съезда, когда Павел Пантелеймонович вернулся в Краснодар, снова пришло письмо из родной станицы от брата. Василий Пантелеймонович писал, что, когда он был в Москве, они со старшим братом Петром собирались наведаться к нему после съезда. Затем излагалось письмо из Тбилиси, где сын Платона Николаевича Зедгинидзе рассказывал о чествовании отца, как пришло поздравление восьмидесятипятилетнему учителю из Ивановской. Были тосты за кубанцев, многочисленная родня пела и плясала. Заканчивалось письмо брату так:

«Дальше он писал, что у него об Ивановской сохранились хорошие впечатления, когда «и макуха казалась вкуснее хлеба», и изготовление чернил из бузины, и походы с тазами и кастрюлями для шума против саранчи, и многое другое…».

Глава четвертая

ПАМЯТЬ

Запомнился Павлу Пантелеймоновичу один из последних приездов в Ивановскую. То было в последних числах августа, в холодный воскресный полдень. Пошли они с братом Василием к одному из многочисленных родичей, долгожителю станицы Ивану Пантелеймоновичу Рижко, благо дома их неподалеку, в двух шагах один от другого.

Они застали Ивана Пантелеймоновича во дворе — он вышел к ним, отряхивая вилы, — уже десятый десяток пошел, а только что перекапывал, готовил к зиме виноградные междурядья.

Длинный чистенький старик, глаза голубые и светлые. Белая-белая бородка, усы, голова — все белое.

— Доброго здоровья, Иван Пантелеймонович!

— День добрый, Василий Пантелеймонович. А кто это с тобой, что-то не помню? Или вижу плохо? Беда!

— Брат мой, Павел.

— А, академик, тот, что в Краснодаре живет… Ну, пройдемте в хату, чего ж тут. — И он, как бы извиняясь, развел руками.

Сидя на табуретке, Павел Пантелеймонович слушал, как этот много повидавший на своем веку человек отвечал на вопросы Василия. Ушел Рижко Иван Пантелеймонович на службу в 1900 году. Подумать только — его еще и на свете не было! Полк стоял в Тифлисе. Служить пошел грамотным — к тому времени кончил пять классов. Конечно, тогда таких среди казаков на пальцах пересчитать можно было. В сотне только четверо могли читать-писать письма. Главное занятие там — обучать джигитовке. Трудно представить сейчас, но тогда-то он чудеса творил — на коня, когда тот полным наметом идет, мог во весь рост встать, а иногда, если удавалось, после этого схватывал шапку с земли на всем скаку. Получал призы на смотрах и играх, именное оружие, серебряные часы «Павел Буре» вручали не раз. Большое дело для полка сделал — стольких обучил джигитовке. Не все ж умели…

Когда ходил в школу, классный наставник выпорол его раз за то, что отец не успел оказать учителю какой-то нужной ему услуги. Строгий был вообще человек — чуть что, бил линейкой, ребром по ладони!

— А кого вы из родни нашей помните? — спросил Василий.

— Деда вашего, — отвечал он тут же. — Да кто же его не знал?! Работник был — во! И все у него водилось. Ты спроси лучше — чего у него не было? — И, пригибая несильные уже пальцы один за другим, перечислил: — Отара овечек, хоть маленькая?.. Имелась. — Он победно пригнул мизинец. — Пчелками занимался? А как же! Все, помню, хлопотал с дуплянками своими да с ульями. Так и ждали, как праздник придет, медовый спас, — идем к нему прямо из церкви. Да и на яблочного спаса по двору на зеленом шпорышу выстилал дорожками ряднинки, тарелочки наставлял с медом, и всем, кто ни пришел, — угощение! И когда это он успевал все? У него и байдочка там на лимане плавала своя — побежит, вентеря повытрусит — и есть у него рыбка. Никогда рыбу не заготавливали, не жадничали, а ловили по надобности только, чтоб на сегодня-завтра, а там свеженькой иди подлови. Трудягой жил ваш дед.

Тогда я жил не здесь, да и ваш дом не там строился, где сейчас батькин стоит. То есть не знаю, стоит ли, я давно не хожу никуда дальше двора. Вы в другом месте жили, там, за лиманом, Петро и Николай родились в нем, а ты уже в новом родился, ты не помнишь. И Павло там родился.

ЭТАПЫ РАБОТЫ