Луна на ощупь холодная (сборник)

Появление розовой полосы в синей мгле, которая становилась пепельной, будто румянец неба, поднимающийся снизу, сжигал синее, вызвало в Ибрахе трепет. Жизнь готовилась измениться. Шамаш восходит каждый день, но в сердце человека – однажды. Люди начинали петь, еще тихо, сбивчиво, розовый блестящий бог показал макушку; так же робко, как и начальные слова гимна, забренчали кимвалы птичьих голосов. Бог выныривал из земной бездны в бездну небесную, медленно, не меняя яркости, позволяющий смертному глазу созерцать себя, и вдруг совершил скачок в собственную лучистую славу, людей накрыло одеялом тепла и света, глаза заломило, люди заглушили птичий, пьяный утренний ор. Они водили руками по лицам, умываясь лучами, подставляли богу головы и ладони, женщины тянули к нему жмурящихся младенцев. Слепые улыбались так, словно хотели вобрать свет в свое нутро, а зрячие таращили глаза. Ибрах воскликнул: «Это – бог мой! Он больший!» – и вместе с другими адептами, запрокинувшими лица, пошел посолонь, в солнечный ход, длящийся до самого заката. На пути поклонников Шамаша трава не росла сквозь каменные плиты, а сама мостовая блистала, как золотая, истертая стопами идущих. Люди воздевали кверху ладони, словно поддерживая любимого бога, желая принять его на руки и понести, если вдруг соблаговолит он утомиться и сойти ниже. Ибрах весь день не опускал рук. Он был готов к тому, что понесет Шамаша один, потому что, как знать, вдруг тот сойдет с орбиты неожиданно, вмиг, когда остальные поклонники будут разминать суставы и растирать затекшие мышцы.

К вечеру взор заволокло черными пятнами, руки ломило так, словно Ибрах и в самом деле нес бога. Но большую боль причинил закат. Ибраху хотелось удержать Шамаша, не дать ему, его богу, выйти из ореола славы и опуститься на дно ночи. Ибрах молитвой своей смог бы и удержать его, но вовлеченность Шамаша в дела других богов обязывала его на время скрыться. И великий Шамаш был зависим. Все боги – детали одного механизма, все необходимы, и потому нет среди них главной. Истинный Бог не состоит в причинно-следственной связи явлений, Он создал все существующее, людей и богов, создал из ничего и ни для чего, ибо не нуждается ни в чем. Он существует и создал Вселенную, уподобив ее Себе существованием. Существование – благо, ибо Сущий – благ.

Паломники провожали взорами малиновую макушку Шамаша. Ибрах отвернулся, он смотрел на восток, смотрел один. «Куда ты обратился?!» – с ужасом спросил его сосед по толпе с залитыми кровью белками глаз – у него сегодня подскочило давление оттого, что долго держал голову запрокинутой. «Я повернул лицо к Тому, Кто сотворил небеса и землю», – ответил Ибрах.

2

С тех пор он жил для Бога Всевышнего. Он говорил о Нем всем, и доводы его были вески и неопровержимы: ведь ни повозка, ни какой другой механизм не сложились сами по себе – кто-то их создал. Почти все слушатели охотно соглашались с тем, что богов сотворил Всевышний, но – никто ведь не видел Его, а потому и не находил смысла поклоняться Тому, Кто находится за границами даже относительного постижения. Только для Ибраха присутствие Всевышнего в его жизни было очевидным. О Творце свидетельствовало все. Он рассматривал мир, как влюбленный – полотно, вытканное любимой женщиной. Ни материал, ни даже качество работы не имеют значения, всё говорит о любимых пальцах. Но если полотно – соткано, то мир обновляется постоянно, Всевышний не оставляет его никогда. Ибрах блаженствовал, ум его сам собой слагал молитвы, как это бывает с только что обратившимися. Однако Ибрах ждал бремени дружбы Божией. В сердце своем он говорил Всевышнему: «Я раб Твой, нить Твоя, вотки меня в полотно Твое и обрежь меня там, где будет на то воля Твоя». Легко ли быть нитью вплетенной, нитью основы, держащей на себе напряжение миллиардов нитей уточных? Больно и тяжело. Но наступало утро, и наступал вечер, мир ткался вокруг Ибраха, и он ждал своего часа вплетения, вовлечения в работу Божию…

«Вот и началось, пальцы Божии коснулись меня», – с радостным ужасом подумал Ибрах, когда однажды Господь сказал ему: «Пойди из земли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего, в землю, которую Я укажу тебе».

Ибрах встал и вышел, не обернувшись на Сару, склоненную над рукоделием. Только по колебанию воздуха он понял, как сильно она вздрогнула. Ибрах шел на запад, и хотя он больше любил лазурь крыш Харрана, с которым прощался навсегда, Ибрах смотрел на терракоту фундаментов и на свои босые ноги, ибо Господь сказал о земле, а не о небе, и Он не сказал: «Обуйся».

Пока Ибрах шел по городу, Господь продолжал говорить, милосердно смягчая боль утраты родного дома и возлюбленных близких: «Я произведу от тебя великий народ, и благословлю тебя, и возвеличу имя твое, и будешь ты в благословение. Я благословлю благословляющих тебя, и злословящего тебя прокляну, и благословятся в тебе все племена земные».