Ибрах уповал на Всевышнего. Он считал своей обязанностью продлить жизнь свою и своих спутников, пусть ценой чести и имущества, чтобы дождаться, когда Господь снова обратит на них Свой взор и продолжит Свое плетение ковра жизни. Смерть из упрямства была бы предательством по отношению к Всевышнему. Остаться в Ханаане означало бы упрекать Господа в том, что Он бросил Ибраха, но это было бы неправдой: оставшись, Ибрах сам выскользнул бы из Его пальцев, тянущих, ведущих в Египет. «Мы должны жить для Тебя, – в сердце своем сказал Ибрах. – Худые нити рвутся, добрые – остаются целыми, в какие узлы их бы ни сплетали, как ни натягивали бы. Вот… Я знаю, что… – обратился он уже к Саре, не отводя полога ее шатра, потому что лицезрение ее, печальной, силящейся испортить или хотя бы научиться скрывать свою прелесть, заставило бы разорваться его сердце, – ты женщина, прекрасная видом, и когда египтяне увидят тебя, то скажут: «Это жена его», – и убьют меня, а тебя оставят в живых. Скажи же, что ты мне сестра, дабы мне хорошо было ради тебя, и дабы жива была душа моя через тебя». Сара молчала, она сама предложила бы это минутой позже, тем более что это не было ложью.
Ибрах думал, что все сказал правильно: если Сара будет роптать, то на него, а не на Всевышнего.
Сару увидели, когда она пила у колодца. Лицо ее скрывала накидка, края которой намокли в чаше, а когда Сара склонилась, чтобы черпать, лицо ее на миг отразилось в колодезной глади и тотчас разбилось на кругообразную рябь, но этого было достаточно.
Вечером Ибраху пришлось продать Сару министру фараона, отвечающему за пополнение гарема, дабы все его караваны не были вырезаны к утру.
Такое родство с правителем обеспечило полную безопасность и беспошлинную торговлю.
Ибрах думал, у фараона – огромный гарем, который пополняется ежедневно, и пока дойдет дело до Сары, Господь прервет затянувшееся молчание. Или донесут, что в Ханаане дожди, и можно будет, подкупив стражу, забрать Сару и отбыть в обетованные земли. Или Всевышний пошлет Ибраху смерть, а Сара и Лот останутся в довольстве. Или… Ибрах запретил себе думать о будущем. Может быть, бесплодная Сара – негодная нить, и Господь оборвал ее, чтобы связать Ибраха с другой женой, которая и принесет нужное Всевышнему благословенное потомство.
Сара томилась в келье. Ее никто не посещал, кроме прислужниц, но каждый раз, когда откидывался полог у деревянной двери, она бросалась в дальний угол покоев так, будто была невесома, и ее относило туда потоком воздуха.
Целыми днями она чутко сидела у окна, за которым была такая же комната, как и ее, но с окнами, выходящими в сад, и качала головой, пытаясь уловить ароматы свежести и воды, их иногда доносил ветер. Сара вспоминала первые дни своего, теперь, как ей казалось, окончившегося, замужества. Она еще не привыкла к Ибраху и трепетала его. Так же сидя у окна, она ткала, и слух ее развивался двояко: вовне и вовнутрь. Она слушала, не идет ли муж и не созидается ли дитя во чреве. Сара слышала, как Ибрах спешивается у ворот, и собственное сердцебиение оглушало ее, а нитки путались, и ей приходилось развязывать их зубами. Влажные места на полотне со следами губ Сары Ибрах помечал булавками и целовал.
Сара и фараон так и не увидели друг друга. Во дворце началась эпидемия серозного менингита. Разносчицами ее были гаремные прислужницы. Больные страдали неутолимым жаром, ломотой в костях и страшными головными болями. Хворь подкосила и фараона, и царских детей. Призвали гадателей, и по цветным камням было установлено, что эпидемия – в наказание за удержание жены знатного иноземца, жреца самого Пта в высшем аспекте. Гадания на черных собаках и тростниковом сахаре версию подтвердили.
Фараон призвал Ибраха. Борясь с жаром, он лежал, полностью завернутый в ледяное полотно в самых нижних, сырых покоях с пузырящимися от грибка коврами, и напоминал мумию на первой стадии сборов в вечную домовину.
Ибрах опустился на колени и полными ноздрями вдохнул запах цветущей плесени. «Что ты это сделал со мною? – капризно простонал владыка. – Для чего не сказал мне, что она жена твоя? Для чего ты сказал: «Она сестра моя»? И я взял было ее себе в жены. И теперь вот жена твоя, возьми и пойди». Фараон не сомневался, что иноземный жрец подсунул свою женщину нарочно, чтобы погубить фараона и, возможно, занять своим колдовством египетский трон, и радовался, что раскусил интригу. Он воображал, что не сообщался с женщиной из интуиции, по подсказке своей Ка. Изгнать жреца, но учтиво, не выдав собственного страха, казалось фараону верхом политеса.
Семейство Ибраха проводили до самой пустыни под конвоем, и это было только на руку – ни один ягненок не пропал.
Песок на глубине локтя был влажен, а у скорпионов народилось потомство. Это означало, что в Ханаане пошли дожди.
4