Луна на ощупь холодная (сборник)

…И вошел, словно откликнулся на признание, Арсений, полоснув светом из коридора комнатный полумрак.

«Здравствуй, милый! Ужин на столе, горячий, огород я полила, бычка покормила. Ты сегодня доволен мною?» – «Да, Мартышка». И я наконец-то увидела, как целующийся Арсений выглядит со стороны. Как западают его щеки. «А, привет, Марин!» – «Я не Марина». – «Тань?!» – «Таня у меня в гостях». Я кивнула. «Как сама, все нормально?» Мой бывший муж в сумраке спальни. Лицо скрадено серым, это просто мужчина. Страсть прошла волной и выродилась в нечистую пену стыда. «О да. Все. Все нормально, Арсений». «Пойдем, Сашк, мотоцикл посмотрим», – материализовал Арсений тенеобразного друга. Сашка подмигнул мне и дернул Асю за нос. Она взвизгнула, нас снова облил свет из прихожей, дверь захлопнулась, и свет прекратился вместе с визгом.

«Они надо мной подсмеиваются, говорят, я интересная, чудненькая, да? Я иногда чего-нибудь отчебучу, а они прикалываются надо мной! »

Арсений больше не показался. На прощание Ася сказала мне, что ждет ребенка. Я уехала к матери, в другую деревню, вместе с Сашкой. Вырулив на мотоцикле из-за угла, он сделал вид, что хочет задавить Асю, как неводом опутал ее лучами фар. Ася заорала благим матом и скрылась в доме.

«Зачем ты ее пугаешь? Она беременна!» – «Это она тебе сказала? Не верь ей, она всегда так говорит». Светляки и мелкая щебенка из-под колес летели нам в лица. Обнимая соседа, как того требует езда на мотоцикле, я с удовольствием думала, что теперь могу посылать деньги Асе. Сколько захочу.

До меня доходили известия. Ася – не соврала. Свекровь сестры, остановившаяся у меня в сентябре, рассказывала: «Настасью в Липецк на сохранение кладут, а она не едя , говорит: «А что, мне там лучше сделают? Я без Арсения не хочу». Дура она и есть дура. Не топя они, почему – не знаю. Дома холодно, а она ходит в капроновых чулочках и босиком. Я ей говорю: «Нась, надень носки!» «У меня нет!» Это она обманула. Есть у нее все, мать богатая у ней. Я думаю, она не доносит. Ходит гундосая. А придет на укол – и пошла по палатам. Со всеми бабушками поговорит, а зек у нас лежал, так она ему письма писала. Он ее звал «русалка», а она так и подписывалась: «русалочка». Бабки даже спрашивали меня: «Чего она ходит? Что ей надо?» А я уж так им объясняла, что она живет здесь одна, родители далеко, хочется ей о ком-нибудь заботиться, – чтоб не выдавать ее, что она дура. «А, ну, ладно, – говорят, – пусть тогда ходит». А еще смотрю: идет куда-то со стульчиком. «Нась, куда ты со своим стульчиком?» – «К Лиде. Она мне говорит: «На кресло не садись, приходи со своим стульчиком». Я ведь писаюся ». А другой раз я смотрю издалека, не замечаю сразу, кто это идет так, а потом вижу – Настя. Идет, вихляется, живот выпятила, еще незаметно ничего, а она прямо его вперед! «Настя, – говорю, – ну какая из тебя сейчас мама?» – «А что? Все рожают!» – «Я тебе как мать говорю: ну как ты здорового сейчас родишь? Тебе самой надо подлечиться. Я считаю, тебе от этого ребенка надо избавиться. А потом у тебя еще, может, все получится». – «Что Бог ни делает – все к лучшему». – Алла Михайловна зажала себе нос, чтобы натуральнее передразнить Асю. – Спрашивая : «Алла Михална, скажите, от меня мочой не пахнет?» – «Насть, не то что пахнет – воняет!» – «Да? А я памперсы надела». – «Ну и что, что ты памперсы надела?» Такая глупая!»

Я обманула Асю, когда сказала ей, что у меня есть другой. Другие – и никто. Деньги и памперсы Асе.

«А ты будь похитрее, – наставляла меня Алла Михайловна. – Наська в автобусе при всех похвалялася : «Мне Танюшка деньги присылает каждые две недели!» А Маринка говорит: «Лучше б она мне присылала, если у нее лишние». А Наська: «Она моего Арсения до сих пор любит, поэтому все для меня сделает!»