Отец показал гнездо на акации. В нем лежали маленькие матовые яйца в крапинках, похожих на пробоины. Дети ходили смотреть. Это беспокоило Евдокию. Она заговаривала вечерами: «Птичек обижать – большой грех. Они Богу носят молитвы». От сына Садовника существование гнезда тревожно скрывали.
Птенцы вывелись днем – брат обнаружил их на вечернем смотре. Их было всего два – третье яйцо протухло, а четвертое раздавила сломанная ветром ветка.
Птенцы были противны – пульсирующие полужидкие сгустки, биение голубых и розовых жил, клокочущие красные горла.
Вася сразу выковырнул одного из гнезда – сгусток выскользнул у него из пальцев и повис на траве.
– Положи обратно! Не трогай их! Не трогай их! – Рите было и гадко и жалко – этот птенец умрет.
Вася уже поднял его.
– Я поиграю и положу! Поиграю – положу!
В ладонях, так, словно боясь пролить, брат унес птенца. Сутулясь, он бережно бежал в Аллею, там они развели костер, собирались печь картошку.
Оставшийся птенец растекся по гнезду, посмотрел в никуда жидким глазом.
Рита пошла за братом, села у растрепанного костра. Брат нянчил замученного птенца, качал его в ладонях, а над чернеющими липами всходила молочная луна.
– Хочешь подержать? На!
Вася положил птенца на руки сестре. Он был теплый, мерзкий и живой. Рита не поняла, зачем это сделала. Он не горел, а растаял – прошипело и стекло в угли.
– Дура! Ты злая! Что сделала! Верни птенца! Верни мне птенца!
Брат топал ногой, взрывая пепел, и потрясал кулаками, как однажды это делал Отец. Его лицо сморщилось и постарело.
У Риты ожил и сам собой задергался подбородок. Свело горло, девочка побежала в Сад и упала в недавно срубленный Садовником куст малины. Куст был еще душистым, и зеленые клопы еще не покинули его. Шипы тонко поцарапали лицо и шею девочки – сухие, острые, с загнутыми клювами.
Последний птенец умер ночью. Вася забрал гнездо и положил на подоконник. Из него полезли полчища насекомых – маленькие черные точки были хорошо видны на белом подоконнике, и мама выкинула гнездо с омерзением.