Луна на ощупь холодная (сборник)

Витька и Машка всегда были парой, им завидовали, они не знали несчастной любви, их свадьба давно входила в планы «Искры» и Кочетовки. Они поссорились из-за пустяка – Машка не захотела пойти в гости к Витькиной матери. Просто смутилась и потому не пошла, но мать готовилась к встрече с будущей невесткой – дымился горячим стол, нарядная старуха в серьгах пересаживалась с места на место и расправляла на коленях новое шершавое платье. Машка не пришла, старуха прослезилась, Витька был уязвлен. Он хотел, чтобы Машка извинилась перед его матерью, Машка возмутилась – она ни в чем не чувствовала себя виноватой. Витька был мрачен, никто не вставлял ромашек в его кудри. Старуха пыталась передать сыну свою неприязнь к девушке.

Не пригласил на проводы, не писал третий месяц. Машке не спалось, плакала, смотрела, приоткрыв шторку, на ночные облака, темные, копотные, как дым. Они то стояли на месте, почти не изменяясь, округлые, как взбитые подушки, то рвались и уносились быстро, как вода. Машка в темноте, чтобы не будить мать и сестру, написала письмо:

«Я знаю, что твои родные получают от тебя письма. Почему ты не пишешь мне письма? Я знаю, ты за что-то обиделся, но это люди хотят разлучить, а мы – посмотри в себя, как я смотрю в себя, – хотим быть вместе. Я люблю тебя по-старому. Нет, я обманула – еще сильнее. Напиши мне письмо. Ты не забыл меня, я знаю. Маша».

Витька ждал, хотел, чтобы написала первая. Он подумал, что выпал снег, нечистый, как зола – это пронеслась пыльная буря из одной степи в другую. Солдаты привыкли к тому, что белая пыль идет как снег, и буквы письма, оставленного на столе, бледнеют и исчезают под пухом пыли. Пыль была приправой для всех блюд, «не пиши ей сразу, пусть знает, пусть помучается», – говорили солдаты. Машка мучилась, корчась по ночам от душевной боли, как от боли в желудке. В сентябре она пошла в клуб, чтобы страдать меньше. Побледневшая, с углубившимися глазами, она, едва улыбаясь, танцевала с Гришкой. Между ними стояла стена перегара, Гришка выдыхал через плечо. Провожая, прижал девушку к забору и стал рвать ее, как разрывают кочаны для козлят, добираясь до кочерыжки. Машка яростно высвободилась и плюнула в лицо. Гришкина щетина расцарапала ей щеки.

Гришка всегда хотел ее, он травил Витьку скабрезными намеками, они ненавидели друг друга.

Теперь все знали: Витька бросил Машку, потому что она оскорбила его мать. «Машка либо загуляет, но хорошо, что ломается. Она смуглая, как будто выточена из дерева, и кожа ее припудрена темным пухом – как бывает человек слегка припудрен сажей, если на него дунул костер», – думал Гришка, и поэтическое продолжение циничной мысли поразило его самого.

Он просил прощения, трезвый он был забавным, приносил груши, измятые, будто их долго били, едва спелые орехи, ужа, словно сплетенного из атласных шнурков, – изо всех девушек только Машка его не боялась и сажала себе на голову траурным венчиком. Уж навел Гришку на размышления. В одно из воскресений он зашел к Машке и сказал, что нашел в логу интересную нору – «ктой-то там сидит, а кто?» Машка сказала, что сейчас определит, кто это, – по следам вокруг или как-нибудь еще.

Они пошли, на дичках теснились, разрывая листья, тяжелые невызревшие яблоки, утки с треском вылетали из мертвых разламывающихся камышей, воробьи позвякивали, лузгая головки сухого чертополоха. В логу с бьющимся сердцем ждал Гришкин товарищ. Он скрутил Машке руки собственной рубахой, но Гришка, нарушив уговор, не подпустил его – Машка оказалась девственницей. Это Гришке и в голову не приходило, он обратил товарища в бегство и упал на колени, заметив, какая холодная в логу земля. «Я ж люблю тебя, Маш, я жениться хочу, я ж тебе все делать буду, завтра же сватов».

В Машке никогда не было столько гордости и презрения, как тогда. Она не взглянула на Гришку и ушла, стесняясь яблонь, которые смотрели на нее, как Аргусы, вылупленными яблоками в ресницах предзакатного света.

Наташа выплеснула помои под ноги сватам, Машка сговорилась с бабкой насчет аборта, бабка донесла матери.

Мать заперла дверь и смотрела на дочь. Машка рассказала все, но в глазах матери это ее не оправдало.

– Не дам загубить младенчика! Ты виновата – зачем кудай-то пошла, когда у тебя жених есть? Шалава.

Машка вспыхнула, сдернула ходики за маятник, разбила.

– На большое счастье родить! Безотцовщину, чтобы все в глаза тыкали!

Мать потребовала выйти за Гришку – главное, чтобы ребенок родился в браке.

Влияние матери было огромным. Дочь согласилась под давлением, утешаясь соображениями мести – Витька не ответил на три письма.

На свадьбе родственницы невесты были мрачны как на поминках, на «горько» Машка не размыкала губ.

Прошла неделя, Машка получила письмо. Отдала его на хранение Наташе и отказала мужу в постели. Больше не писали друг другу – Машка не знала, что писать, Витька все узнал из писем матери.

Гришка пытался наладить отношения с женой, но Машка напрашивалась на ненависть – неделями ночевала у матери и сестры, еду готовила Гришкина одноглазая мать, Гришка пил, Машка сама провоцировала драки – всем хотела отомстить – и Гришке, и матери, и ребенку во чреве. Стала похожа на демона – угрюмая, черная, с бешеными воспаленными глазами.

Однажды весной Машка показала мужу единственное письмо. В саду, где они окапывали яблони – Машка решила показать еще утром, сходила за письмом к сестре, ждала, когда вспыхнет ненависть, письмо терло в лифе. Муж и жена работали молча. В разваленной земле попадались, как живые корни, яшмовые червяки. Оба были в отчаянии. Машка выкинула одного лопатой, хотела разрубить на несколько частей.

– Ты что делаешь, сука? Работай, не отлынивай, дрянь! – сказал Гришка. Этого было достаточно:

– Да кто ты такой, чтобы мне указывать?! Да Витька вернется – я тебя пошлю знаешь куда? Витька тебя убьет как собаку!

Они грязно ругались, вскопанная земля лежала вокруг черными розами, дождевые черви вились в рассыпчатых лепестках.

– С Витькой у меня все сговорено! На, смотри!

Гришка схватил ее, бросил на землю, рыхлую, как взошедшее тесто, ударил ногой, уже смягчая удар в ужасе трезвеющего убийцы, Машка вцепилась в ногу как зверек, обнимающий капкан, земля была такой черной, что кровь на ней оставалась невидимой. Машка потеряла ребенка, Гришка неделю не давал себе протрезветь, в субботу его зазвала опохмелиться теща – молча поставила перед ним стакан самогона, будто вонзила нож в столешницу.

В обед Гришка пил с товарищами, к ужину у него началась кровавая рвота, он лежал в предбаннике, на животе, судороги заставляли его пытаться встать на голову, береза трясла своей гривой за окном, тюлевая шторка фильтровала ее тень.

У мертвого руки так и остались скрючены, не знали, как приладить свечку, вдова и ее родственницы вели себя точно как на давешней свадьбе – сидели, опустив головы, сжав губы, не уронили ни слезы. Зато у Гришкиной матери слезы точились и из убитого, зажмуренного глаза, разбегаясь по морщинам так, будто плакало все ее лицо.